Тяжелые звезды
Шрифт:
То, что напишут о нем позднее — «убит» — не более чем обычная точка в конце солдатской судьбы. Человеческий характер Льва, идеалы, которые он исповедывал, страстность, с которой брался за любое новое дело, позволяют утверждать, что и тогда, 3 июля 1998 года, на своей даче в подмосковной деревне Клоково, где он был убит — он был убит в наступлении.
Стоит, видимо, вспомнить еще об одном событии, которым был ознаменован один из дней штурма, — его 19-й, яростный, январский день, когда бойцами из группировки «Север» генерала Рохлина был взят штурмом президентский дворец в центре Грозного. Вольно или невольно совпавшее с этим известием заявление президента России Б.Н. Ельцина о том,
Как всякое политическое заявление, оно было обращено в будущее и должно было, видимо, символизировать некую «перемену курса», на котором полнота ответственности за происходящее в Чечне перекладывалась на плечи сотрудников и военнослужащих МВД.
Эти слова президента, честно говоря, никак не соответствовали реальной обстановке: еще этой ночью 27 разведчиков-армейцев, удерживавших здание краеведческого музея, врукопашную отражали многочисленные атаки чеченских боевиков. Еще несколько часов тому назад шел бой за президентский дворец. Еще не осилили мы и четверти этого города, и вдруг неожиданно: «Военный этап практически завершен»!!!
Конечно, принимать это заявление за чистую монету я не торопился. Скорее следовало считать его логическим завершением той интриги, которую на моих глазах пару недель назад начали некоторые военные чиновники. Стремясь избежать наказания за очевидные ошибки и просчеты, допущенные в первые недели военной кампании, они развернули борьбу за собственное выживание. Все, чего им хотелось теперь — это просто отступить в спасительную тень.
Еще перед началом операции в Чечне Ельцин определил и ее фактического руководителя — генерала Павла Грачева. Все мы прекрасно понимали, что находимся в его оперативном подчинении, и делали все, чтобы исключить любые претензии со стороны Министерства обороны. Но не стоит сомневаться — Павел Сергеевич отчетливо понимал, что тут, как говорится, славы не сыщешь и был не прочь поскорее освободиться от руководства операцией. Тем более, что в обществе она быстро приобрела славу и неудачной, и даже бездарной войны. Отсюда эта очевидная торопливость. Отсюда задача Квашнину как можно быстрее покончить с символом мятежной власти — зданием президентского дворца. Как будто это что-то решало…
С самого начала января Грачев уже готовил почву: докладывал наверх, что Министерство обороны свою задачу считает выполненной.
Тогда и случился меж нами очень неприятный разговор — первый за время нашего с ним многолетнего знакомства. К этому следует добавить, что, несмотря на нашу дружбу с Академии Генштаба: жили в одном доме, вместе бегали на зарядку, парились в бане — я не позволял себе в отношении Грачева никакого панибратства и никогда не называл его Пашей.
Наоборот, если речь шла о делах, всегда по-военному подчеркивал его служебное старшинство, официально называя его и «товарищем министром», и «Пал Сергеичем». Повторяю — с уважением относился и отношусь к этому человеку.
Но и молчать не стал, когда в один из январских дней, в Москве, куда нас вызвали совещаться, генерал армии Грачев стал требовать завершения штурма Грозного города и массированного ввода внутренних войск в город. И на одном совещании, где, помимо меня и Грачева, присутствовали Виктор Ерин и секретарь Совета безопасности Олег Лобов, и на другом — уже в кабинете председателя правительства РФ Виктора Черномырдина.
Высказался резко: «Пока я командую войсками, я их на убой не дам! Не дам потому, что руководством операции не выполнены элементарные правила ведения боевых действий в городских условиях. До тех пор, пока город не блокирован, хоть по всей России собирай туда
Грачева удивила моя жесткость, и — мне показалось — он даже обиделся: «Но какими силами, А.С.?» Я ответил: «Давайте решать сейчас. Не хватает — значит, будем привлекать еще. Но пока мы не закроем город со всех сторон, мы им не овладеем. К тому же потеряем много народу». Моя позиция показалась Черномырдину убедительной, и это не могло ни задеть Грачева. Хотя — подчеркиваю — желания уесть Павла на глазах премьер-министра у меня не было: как спросили, так и ответил… Вот именно — четко артикулируя каждое произнесенное слово: «ПОКА Я КОМАНДУЮ ВОЙСКАМИ, Я ИХ НА УБОЙ НЕ ДАМ!»
Чтобы все почувствовали — действительно, не дам! И чтобы все знали — за эту правоту я лучше заплачу собственными генеральскими звездами, но только не жизнями своих солдат и офицеров.
Совершенно неожиданным оказался телефонный звонок Виктора Ерина: он позвонил мне в Моздок вечером 26 января, чтобы сообщить — решением Совбеза я назначен командующим Объединенной группировкой федеральных войск в Чечне. Был он по-командирски краток, но в его словах чувствовалось искреннее человеческое участие: «Знаешь, А.С., скажу тебе откровенно — все отказались… Тогда Грачев предложил тебя».
Первое чувство, которое испытал я, получив это известие — было удивление. Что значит — все отказались?..
Виктор Федорович Ерин правильно понял мое молчание, добавил: «Передаю тебе слова президента, которые он высказал на твой счет: «Да, Куликов — надежная кандидатура. Он никогда не подводил. Назначайте его командующим». Считай, что этими словами Ельцина и я тебя благословляю. Давай, действуй!»
Я ни «да», ни «нет» еще не говорил. Но, будучи человеком военным, все же уточнил: «В Министерстве обороны об этом уже знают?» «Да, — ответил Ерин, — Грачев при этом присутствовал». И некоторое время спустя все сказанное подтвердил генерал-лейтенант Квашнин, который, кажется, вовсе не переживал по поводу своей замены: «Был звонок от министра. Он сообщил, что ты назначен командующим, с чем тебя и поздравляю. А я остаюсь здесь же представителем Минобороны».
Честно говоря, впервые в жизни я не обрадовался новому назначению. Фраза Ерина — «отказались все» — была простой констатацией факта, что в Министерстве обороны не нашлось охотников принимать на себя руководство операцией. По разным причинам заявили о своем отказе главком сухопутных войск генерал Владимир Семенов, его заместитель — генерал Эдуард Воробьев, а также некоторые другие генералы. Не принял предложения и генерал Борис Громов, заместитель министра обороны.
Я мог бы последовать их примеру, и мой собственный отказ выглядел бы очень убедительно: все-таки я из внутренних войск, а не из армии. Мог бы решительно отфутболить все мыслимые аргументы: «Не хочу. Не знаю. Не умею»…
Но вот только имел ли я право так поступить? Как бы я после этого посмотрел в глаза своим подчиненным, рядом с которыми шел по Чечне с первого дня? У нас был, помню, такой разговор с Романовым: «Черт возьми, все отказались… Как же так?» — «А.С., если вы уйдете, я тоже все брошу и уйду!..» Так в сердцах сказал Анатолий Романов, давая понять, что на меня в эту минуту обращено внимание всех моих боевых товарищей, включая армейцев. Ведь одно дело, если отказывается генерал, сидящий в далекой Москве, и совершенно другое — если малодушничает человек, который знает все подробности этой войны, ест из солдатского котелка и часами висит над Чечней в вертолете. Вместе с отказом я автоматически утрачивал бы моральное право командовать внутренними войсками. Я бы не смог посмотреть в глаза собственным сыновьям!..