Тяжелые звезды
Шрифт:
В этой обстановке прорыв диверсионного отряда Шамиля Басаева в город Буденновск Ставропольского края, отстоящий от границы с Чечней в 150 километрах, не кажется чем-то необычным. С точки зрения военного дела нападение на авиабазу понятно. Заслуженно называя Басаева бандитом и террористом, я все же не мог не отдавать должное его личным организаторским качествам и боевому опыту. С его батальоном мы встречались в Грозном. В том, как воевал он, чувствовалась рука умелого и дерзкого главаря. И это было неудивительно: еще недавно ведомые Басаевым чеченцы воевали на стороне абхазов и успели зарекомендовать себя в тамошних сражениях.
Думаю, что рейд Басаева по Ставрополью проводился с диверсионной целью, а конечной точкой маршрута его отряда был именно тихий город Буденновск.
Тут не было и доли экспромта: шумная боевая акция загодя готовилась штабом сопротивления, и в череде событий, предшествующих трагедии, совершенно по-иному прочитывается записка Аслана Масхадова, которая была передана мне 9 или 10 июня — всего за несколько дней до того, как Басаев объявился в Буденновске. В этой записке, адресованной федеральному командованию, Масхадов писал следующее: «Прошу о встрече, нам нужно переговорить по поводу прекращения войны».
Это были дни наших решающих побед в горных районах Чечни, и, честно говоря, я не видел смысла в каких-либо переговорах, которые могли бы дать боевикам хоть день или час передышки. Ответил так: «С бандитами нам договариваться не о чем! Ни с кем из них встречаться не буду!»
Кое-какой опыт обоюдных переговоров у нас с Масхадовым уже был, и я хорошо понимал, что этот бывший полковник всегда очень прагматично использовал любое «окно» в боевых действиях: производил перегруппировку сил и подтягивал ресурсы. Никаких симпатий я к нему не испытывал, но офицерское прошлое этого человека все же давало мне право видеть в нем не только бандита с большой дороги. Еще в феврале я сказал ему откровенно: «Если мы с тобой, Аслан, сегодня не прекратим эту войну, она будет продолжаться очень и очень долго. Допустим, что вы все же останетесь у власти, но поверь мне — вы все равно между собой передеретесь…»
Но теперь мы взяли Ведено, успешно бились за взятие Ножай-Юрта и Шатоя, и мне не о чем было говорить с Масхадовым, который, однако, проявил настойчивость и с точно такой же просьбой обратился в миссию ОБСЕ в Чечне. Ее руководитель Шандор Месарош и Владимир Юрьевич Зорин, бывший тогда заместителем представителя правительства РФ в ЧР Семенова, приехали ко мне с просьбой организовать встречу, о которой их тоже просил Масхадов.
Такая активность чеченцев, да еще и попытка привлечь к переговорам столь серьезных людей — вызвали во мне иные настроения. Подумал: «А что, если решили боевики и впрямь заканчивать войну? В их положении самое время просить о капитуляции и — следовательно — о гарантиях, которые они хотят выторговать у нас в присутствии руководителя миссии ОБСЕ». Под таким углом зрения будущая встреча уже не казалась мне бесполезной, и по каналам связи мы условились провести ее 15 июня в районе села Зандак.
А 14 июня, как известно, отряд Басаева, насчитывавший около двухсот боевиков, совершил налет на город. Погибли люди. Как только чеченцы получили первый отпор и стало ясно, что к аэродрому им не прорваться, маски благородных разбойников тут же были сброшены и отряд Басаева предстал перед всем миром именно таким, каким он был на самом деле — бандой жестоких уголовников и террористов. Сразу вспомнились и настоящие подвиги Шамиля Басаева, в числе которых числился безнаказанный угон самолета в Турцию и игра в футбол головами убитых грузин на стадионе в Сухуми. Вот истинное лицо этого негодяя! Вот все его военные заслуги! Как только дали ему отпор в бою, немедленно укрылся за стеной заложников. В больницу, которую бандиты захватили вместе с обитателями и медицинским персоналом, было согнано множество людей со всей округи. Всего в руках захватчиков оказалось несколько сотен человек. В центре этого живого щита террорист Басаев теперь снова принимал живописные позы народного мстителя и борца за справедливость.
Волей судьбы я находился на периферии этих событий: мои функции ограничивались ведением боевых действий в Чечне, а тыловой Буденновск хотя и не входил в зону моей ответственности, но всем было понятно, что не с Луны, а из Чечни свалились на город эти боевики. Но разве
15 июня, как и договаривались, вместе с Зориным и Месарошем отправились в Зандак. В условленном месте минута в минуту встретились с Масхадовым, которого на этот раз сопровождали два брата Шамиля Басаева: родной — Ширвани — и какой-то двоюродный, имя которого я не запомнил. Наверное, потому, что мое внимание было приковано именно к Ширвани Басаеву, которого я увидел впервые и сразу же про себя отметил его очевидное сходство со старшим Шамилем.
По тону Масхадова сразу же понял, что вылазка Басаева в Буденновске и эта наша встреча, которую он буквально вымолил у нас, — события взаимосвязанные, заранее продуманные и по времени абсолютно согласованные. Замысел, вероятно, был следующий: 14-го Басаев проводит кровавую акцию за пределами Чечни и берет заложников, 15-го Масхадов в присутствии представителя авторитетной международной организации, каковой является ОБСЕ, выдвигает условия федеральной власти… Такой бандитский шантаж: циничный и подлый. Поэтому-то Масхадов держится так, как будто не у него, а у кого-то постороннего вчера мы отняли еще один районный центр Чечни — село Шатой. В идеологии его заявлений нет и намека на перемены: «Убирайтесь, уходите» и т. п.
В общем, мы уже собирались разъезжаться, когда Аслан Масхадов решился мне задать вопрос, по-настоящему его интересовавший: а как там, дескать, дела у Басаева?.. В смысле, какие перспективы… Им всем, включая братьев Шамиля, я так бесстрастно обрисовал ближайшее будущее всего террористического отряда: «Ну как дела? Он же не хочет освобождать заложников. Значит — будет уничтожен». А потом, обращаясь к Ширвани, предложил ему вместе со мной слетать на вертолете в Буденновск, чтобы образумить брата. «Ты только представь, — сказал я ему, — сколько там детей и беременных женщин! Сколько крови прольется, сколько слез, если дело дойдет до штурма!» И Масхадову, который хоть и гнул свою переговорную линию, но благоразумно не выказывал напрямик свою принадлежность к террористическому акту, я тоже дал возможность задуматься: «Аслан, ты пойми — поездка Ширвани может как-то повлиять на действия брата. Я думаю, ты должен отвергать такие методы».
Вижу — Ширвани откровенно боится. Масхадов отвел братьев в сторону и о чем-то посовещался. Говорит: «Они должны лететь вдвоем!» Я спрашиваю: «Почему?» Масхадов мне растолковывает кавказские обычаи: «Да потому что Ширвани — хоть и родной брат, но младший. Его Шамиль может не послушать. А вот другой, хоть и двоюродный, наоборот, старше Шамиля, и его слова значат гораздо больше».
Этот аргумент убеждает меня, но моя готовность взять их обоих вовсе не означает достигнутого согласия. Еще не все кавказские церемонии исполнены до конца: «А.С., вы нам гарантируете, что они вернутся?» Я решительно отметаю все горские страхи: «Даю вам слово российского генерала, что верну их живыми и здоровыми!»
Полетели. Я, правда, сразу же решительно пресек их попытку взять с собой оружие. Когда на несколько минут приземлились в Ханкале, чтобы высадить основную группу сопровождавших меня на переговоры людей, я позвонил Ерину и доложил: «Везу двух братьев Басаева, чтобы использовать их с целью освобождения заложников». Ерин тут же оценил мой полицейский расчет: «А что, давай, привози!.. Вдруг да поможет?»
В Буденновске сразу же повез их в здание милиции, где находился штаб по проведению операции. И Ерин там. И Степашин. И оба Егоровых: один — министр по делам национальностей, другой — заместитель министра внутренних дел. Завели братьев в кабинет и начали все вместе взывать к разуму, закладывая в их головы и души то, что следовало передать тем, кто в это время бесчинствовал в роддоме, отвлекаясь от казней лишь для того, чтобы дать интервью в прямом эфире.