Тяжелый дивизион
Шрифт:
Чай остался на конюшне выжидать хозяина, а Андрей получил высокого и тяжелого на ходу донца. Конем он был недоволен и подумывал, не взять ли все-таки Чая. Самое страшное было — не выдержать марку, сдрейфить и сдаться.
Однажды за ужином тяжеловатый безбровый поручик Бондаренко, ленивый и сонный украинец, заявил:
— Кажется, возьму Чая я.
Столовая огласилась хохотом.
— Это подходит, — сказал, поблескивая карими глазами, Кельчевский. — Вам падать удобно: не разобьетесь.
— Мешочком, пузыриком, — подхватил кандидат. — Скок, скок!
— Шутки — шутки,
— Чая надо сосватать адъютанту. Командирская как-никак лошадь, орел! — заявил Кулагин.
— Я и не отказывался, — сказал Андрей. — Напугали меня, что на нем ездить нельзя.
— Петин же ездил.
— Не боги горшки обжигают! — убежденно воскликнул кандидат.
— Так вы бы попробовали.
— Ну что вы, что вы! — замахал руками кандидат. — Я и на тарантасе еду — боюсь. Морской болезнью страдаю. На беде всегда за хвост коня придерживаюсь.
— Оттого и рыжий, — тяжело сострил Иванов.
— Я завтра попробую Чая, — решительно сказал Андрей.
— А как же Бондаренко? — спросил Кельчевский.
— А я подожду, пока адъютанту летать надоест, тогда я его возьму.
— Вижу я, двое офицеров выйдут к барьеру из-за одной лошади. Надо доложить командиру дивизиона, — бурчал Иванов.
— Вот Василиса Климентьевна приедет, она Чая не любит, — сказал Кулагин. — При ней солдат с Чая слетел, разбился. Она запретит адъютанту садиться на Чая.
— Что вы говорите? — вскричал Кельчевский. — Неужели приезжает?
— И опять с Вавочкой.
— С-с-с! — засвистал дурашливо кандидат. — Кончилось тихое житие. К инспекторскому смотру го-товсь!
— Кто это Василиса Климентьевна? — спросил Андрей.
— Мать-командирша. Держись, адъютант. Хвост вам накрутит.
— Это что же, жена Торопова?
— Всякие бывают жены, — смеялся Кельчевский. — А это, я вам говорю, мать-командирша. Она вас так к рукам приберет, что и не вздохнете. По-настоящему почувствуете, что такое адъютант.
— Я ведь военную карьеру не делаю и в благоволении отцов-командиров не нуждаюсь…
— Зануждаетесь… Словом, что говорить. Поживем — увидим! Одно для вас есть спасение, одна лазейка — становитесь женихом Вавочки.
— А она, кстати, недурненький кусочек! — заерзал на скамье кандидат.
— Кандидат прицеливался — отшили, — буркнул Иванов.
— Отшили, миленький, отшили, — покачал жалостливо головой кандидат. — И будущим домиком в Оренбурге не соблазнились.
— Кандидат чуть горькую не запил.
— Как же их на фронт пустят? — удивился Андрей.
— Пустят. Василиса Климентьевна уже была раз. Едва выпроводили. Поход начался…
— В четверг приезжают, — сообщил Кулагин.
— Ну что ж, всем дивизионом поедем встречать, — с лукавинкой посмеивался Иванов.
Чая подали утром к столовой палатке. Из передков, где стоял теперь Чай, пришли фельдфебель и каптенармус Клычков. Пришли явно из любопытства. Клычков был широкоплечий, чудовищной силы парень с загорелым, почти черным лицом. Казалось, рука его, толстая, жилистая, как суковатая ветка кедра, способна была посадить на круп лошадь на всем скаку или переломить ей шею. На
— Ой, зря, ваше благородие, связываетесь! — сказал он. — Скаженный конь, одно можно сказать.
Чая держали трое. Андрей сел в седло спокойно, и Чай, как ладья, отъехал в сторону, потянув за собой всех троих. Андрей сжал, как мог, шенкеля, ожидая бури, но Чай двинулся ровным размашистым шагом на дорогу.
— Я за вами сейчас! — крикнул Клычков. — А то как бы чего не случилось. — Он бегом помчался к конюшне.
Но Чай шел по дороге, как в манеже, и Андрей даже отпустил трензеля и мундштук и, знакомясь, похлопывал коня по золотистой, гладко вычесанной шее. Позади затрусила фурманка, и, боясь, как бы она не вздумала опередить его, Андрей перевел Чая на рысь. С проселка въезжали на дорогу двое ординарцев — пришлось увеличивать рысь до полного аллюра. При первой возможности Андрей свернул в сторону с большой дороги. На повороте видел, что позади на черном коне, поднимая облако пыли, скачет Клычков.
Чай нес всадника бодро и мягко, шаг у него был широк и ровен. Андрей проверил, слушает ли он повод. Лошадь была чутка и к шенкелям, и к шпорам, и Андрею уже начинало казаться, что он зря так долго поддавался запугиванию и отказывался от превосходного коня. Осмелев, он повернул Чая обратно и поехал навстречу Клычкову. Чай, нервно прядая ушами, прошел мимо каких-то всадников и бросился, храпя, в сторону от остановившегося на скаку Клычкова, но тут же выровнял шаг и пошел к дому еще быстрее.
Андрей сдерживал его, но жеребец, почуяв приближение конюшни, шел, задирая голову назад и выкинув в напряжении грудь.
Андрей жестко взял повод. Чай задрал голову еще больше и бросил передними ногами. Андрей еще круче взял мундштук, но Чай, сломав его усилие, изогнул теперь шею книзу, закусил удила и понес. Лошадь тянула, как отпущенная стальная пружина. Руки немели от напряжения, но голова Чая по-прежнему лежала на груди и сверху был виден налитой красным звериный глаз.
Чай проскочил бивуак. Люди выбегали из палаток. Чей-то знакомый голос крикнул:
— Голову!
И нагнувшийся Андрей вскакал в конюшню. Шенкеля не выдержали, и он тяжелым ядром полетел в ясли…
— Хорошо, не было гвоздей в стенке, — говорил Кельчевский, снимая соринки с Андреева френча. — Могли бы повиснуть, как картина. Не разбились?
Андрей отплевывал сухую труху и с раздражением смотрел на вздрагивающие бока жеребца.
— Это все-таки удачно. Могло быть хуже, — утешал Кельчевский.
На другой день Чай взлетел от мотоцикла. Он сразу перемахнул канаву, и Андрей пустил его по полю. Мимо пролетали леса и рощи, пни грозили падением, ямы и окопы западнями залегли во всех направлениях. Хрипя, взлетал конь на крутые холмы, за которыми могли притаиться разработанные песчаные карьеры и рытвины, слетал в травянистые долины, и Андрей заботился только о том, чтобы не очутиться в мелких колючих порослях ельника и не дать Чаю повернуть к конюшне с полным повторением вчерашнего спектакля.