Тяжкие преступления
Шрифт:
— Он вкусный. Девушка за прилавком дала мне попробовать.
— Значит, дала?
Билли сунул коробочку в пакет и открыл другую. Какие-то маленькие сосиски в густом коричневом соусе, от которого поднимается пар. Он схватил одну — горячая! — и сунул ее в рот.
— Что еще принес?
— Крылышки «Буффало».
Билли одарил его ледяным взглядом.
— Ну, куриные крылья, — объяснил Гаррет. — Острые, тебе понравятся.
Билли съел еще одну сосиску.
Гаррет взял пластмассовую вилку и набил полный рот картофельным салатом.
— Странный ты парень, Гаррет. Пять градусов
— Картофельного салата с сосисками.
— Сосисок ты не получишь.
— Это нечестно!
Билли повернул к Гаррету лицо, на котором было написано издевательское недоумение, съел еще одну сосиску и вдруг увидел серебристо-серую бронированную инкассаторскую машину, остановившуюся перед входом в винный магазин.
— Господи Иисусе!
— Чего? — пробормотал Гаррет.
Обливая спальный мешок жирным соусом, Билли поспешно поставил полупустую коробку на панель приборов и потянулся за пневматическим ружьем.
Гаррет уставился на него расширенными от ужаса глазами. Неужели Билли каким-то образом узнал об его планах? Прочел его мысли?
Ноги Билли были укутаны спальным мешком. Ружье лежало на коленях наискосок и дулом упиралось Гаррету в низ живота. Билли взвел пневматический механизм. Гаррет панически схватил кольт «питон», оттянул спусковой крючок и направил ствол Билли в лицо. Дуло оказалось так близко, что он чувствовал запах ружейного масла.
— Отвали, Гаррет!
Гаррет крепко держал кольт обеими руками. Он прищурился, зажмурил один глаз и заорал: «А ну, брось ружье!» — таким тоном, какого Билли от него ни разу не слышал.
Когда до Билли наконец дошел смысл сказанного и он понял, о чем подумал Гаррет, увидев, как он схватил ружье, он выпустил из рук «ремингтон» и, очистив лобовое стекло, указал на вход в магазин.
Гаррет увидел инкассаторскую машину, увидел, как открылись двери магазина, и парень-гитарист посторонился, пропуская двух охранников в серых униформах. Один из них толкал перед собой тележку, нагруженную полотняными мешками, а другой шел на несколько шагов позади, держа руку на кобуре.
Охранник с пистолетом открыл заднюю дверь машины, а второй стал закидывать в нее мешки с деньгами.
— Черт, — сказал Билли.
Гаррет осторожно опустил «питон».
— Черт, — повторил Билли.
Охранник поднял тележку и втолкнул ее в машину. Потом залез в машину сам, а напарник с пистолетом, быстро оглядевшись кругом, последовал за ним. Дверь захлопнулась, и автомобиль плавно отъехал от винного магазина.
Парень у входа снова заиграл на своей гитаре.
Билли передернул затвор «ремингтона», вынул гильзу из патронника. Медь, пластмасса, пол-унции пороха и пара унций свинца. Заряд, способный пробить в человеке дыру размером с бейсбольный мяч, убить в мгновение ока. Гильза негромко стукнулась о дверцу «пинто».
— Я подумал, ты собираешься меня пристрелить, — виновато сказал Гаррет.
— Ошибся. Мы их собирались пристрелить! Теперь вспомнил?
Из винного магазина вышел мужчина в черном пальто. Парень с гитарой перестал играть и открыл ему дверь. Мужчина в пальто даже не взглянул на него, словно этот парень
— Точно говорю, у него там «Блаупункт», — сказал Гаррет, — автостереосистема за две тысячи долларов.
— А мы бы получили за нее всего пятьдесят, — отозвался Билли.
Человек в пальто сел в машину стоимостью в восемьдесят тысяч долларов, которую, уходя, даже не потрудился запереть. Фары «мерседеса» ярко зажглись, осветив падающий снег двумя сверкающими лучами.
Нэнси-то знала таких людей. Богатых, разъезжающих в дорогих автомобилях; таких, которым открывают двери, а они этого не замечают. Билли взглянул на часы. Без пяти одиннадцать. Интересно, что она сейчас делает, в субботний вечер. Вряд ли она уже легла. Может быть, смотрит телевизор. Или пошла на открытие какой-нибудь галереи или на спектакль. Сам Билли, кроме кино, никуда не ходил. Ни разу в жизни не был в театре, музее или в филармонии.
Он опустил стекло, вышвырнул на холодную ночную улицу окурок, снова поднял стекло и закурил новую сигарету.
— И что теперь? — спросил Гаррет.
Билли проверил количество бензина. Еще четверть бака. Он мог бы проехать до дома Нэнси. Это недалеко, не больше десяти минут езды. Оставить Гаррета в машине, пока он проверит, что там и как. Но тогда придется поставить «пинто» за квартал от ее дома, иначе Гаррет узнает, где она живет, а Билли этого не хотелось: Гаррет начнет спрашивать. Даже если с ним вместе смотришь телевизор и выходишь в туалет, ему непременно нужно знать, куда ты и когда вернешься. Билли не хотел, чтобы ему задавали вопросы, потому что все чаще боялся не удержаться от ответов: он ощущал непреодолимое желание говорить о Нэнси, рассказывать кому-нибудь, как она себя держит, какая у нее плавная, гибкая походка, как хорошо одевается, в каком большом и ярко освещенном доме живет. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь чувством невыразимого одиночества, которое охватывает его там, у бассейна, из которого в полной тишине и темноте поднимается пар.
— Ты хоть раз влюблялся, Гаррет?
— Конечно, раз сто! — рассмеялся тот. — И каждый раз в этом признавался. Примерно так: «Эй, детка, кажется, я влюбился».
— Нет, — сказал Билли. — Я не о том. А по-настоящему? Когда действительно любишь и чувствуешь, что хочешь что-нибудь для нее сделать. Хотя она тебя и не любит.
Гаррет поднял голову и потянул носом воздух.
— У тебя что, выхлопная труба не в порядке? Угарного газа надышался?
— Отстань.
Гаррет подцепил из коробки сосиску. Билли не остановил его.
— Нет, — признался он. — По-настоящему я не влюблялся. Я люблю только свою мать, если это то, что ты имеешь в виду.
— Я всегда подозревал, что между вами что-то есть.
— Пошел ты. — На мгновение Гаррет рассердился. — Вот скользкие сосиски, а? — Он облизал пальцы, измазанные жирным соусом.
— Да вы с ней оба такие уроды, что как раз друг другу идеально подошли бы.
— Пошел ты, еще раз тебе говорю! Ты сколько сосисок съел? — спросил Гаррет, сунув в рот еще одну и выискивая в соусе оставшиеся.