Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
Ну точно – Вязкий мир! Как я сюда попал – неужто бессознательно? Для прохождения через незримый барьер, отделяющий наш мир от того, всегда приходится напрягаться так, что на висках вздуваются жилы, – а тут что? Главное, почему я не один?.. Нет, это не главное, а главное сейчас немедленно выйти обратно… На грязный родной бережок.
Ура, получилось! Мы втроем валимся на землю, причем Безухов ругается, а Шпонька просто дышит со свистом и всхлипываниями…
А в следующую секунду они забывают даже о том, что нам надо уносить отсюда ноги как можно скорее:
– Тим,
– Вязкий мир, – произношу я как можно спокойнее, что дается непросто: мне вообще трудно шевелить языком-саботажником, а тут еще надо не напугать моих коллег.
– Ты… ты что, телепортировал? С нами?
– Никуда я не телепортировал, – отвечаю сердито. – Я просто вошел в Вязкий мир и вышел, вот и все. Допекли вы меня…
– А говорил о двенадцати килограммах этой… – Шпонька морщится, пытаясь вспомнить термин, – пороговой массы!
Я тоже морщусь, хотя мне следовало бы и покивать, и развести руками: да, мол, говорил, ну так что же с того? Сам не понимаю, как это получилось.
– Какую гадость вы в меня вкололи?
– Думаешь, в медикаментах дело? – торопится сообразить Мустафа. – Слушай, у нас еще есть, так что в случае чего… Еще раз сможешь такое устроить?
Вот странность: мозги у меня по-прежнему ватные, как и мышцы, однако я прекрасно понимаю, куда клонит Безухов. Он надеется на то, что при появлении здесь спецназа я схвачу обоих в охапку и телепортирую с ними за пределы кольца облавы… Ну допустим. Предположим, что чудо может повториться. А он пробовал когда-нибудь продираться Вязким миром, таща под мышками двух взрослых эксменов? Дилетант. Никто и никогда этого не пробовал, потому что двое взрослых не могут весить тридцать килограммов, а это рекорд сопутствующей массы. Лучшие рекорсменки не проникали в Вязкий мир с подобным грузом!
А если бы проникли, их сил хватило бы шагов на десять…
– Ничего не выйдет.
– Уверен?
Мне удается усмехнуться в ответ. Нет, уходить от места посадки нам придется на своих двоих и как можно скорее. Мы и так уже торчим здесь непозволительно долго. В лесок?.. Ну нет, его обязательно прочешут. Значит, вон к тем строениям?.. Да, к ним. Далековато, а иного выхода нет. Если глаза мне не врут, ближе всего к нам расположена станция надземки, а дальше маячат кубы и параллелепипеды «спального» района, кажется, человеческого, а не эксменского…
– Надо идти, – констатирую я истину, вызывающую у меня глубокое отвращение.
– Сможешь?
– Попробую. За чье тут плечо подержаться?
…Ох, как медленно мы движемся! А надо еще обойти пруд, иначе мы просто завязнем в горячей грязи, потом шагов двести до станции – полноценных шагов, не моих, – а после еще сколько-то до жилых кварталов, наверняка покинутых населением, и только там мы сможем затаиться, затеряться, отсидеться в логове…
И в это время ухо улавливает далекий-далекий надтреснутый гул вертолета. Спутать его невозможно ни с чем. Именно такой звук должна сейчас издавать костлявая с косой.
– …!..! – кричит Мустафа и скрежещет
Его можно понять. Мы потеряли время и в итоге проиграли. Расчет спасти меня был неверен с самого начала, ибо исходил из множества произвольных допущений. Безухову и Шпоньке следовало спасать только самих себя. У них получилось бы…
Не ори, парень, не мечись, глупое это дело. Проиграл – умирай как волк, а не затравленный заяц. Заставь убийц уважать себя и гордиться охотничьей удачей.
А впрочем, решай сам, бравый дояр-пилот. Им нужен я, а не ты и не Шпонька. Я отпустил твое плечо, ты волен бежать. Может, еще успеешь нырнуть в нору. Торопись!
Зрение чудесным образом проясняется, и я уже вижу вдали черную точку. Она заметно приближается. Ого, да их там несколько!..
Бах-бабах!.. Оглушительный сдвоенный хлопок раздается совсем рядом, и эксмен Мустафа Безухов нелепо падает с небольшой высоты на забрызганную илом пожухлую траву. Вид у него обалделый, как у вовремя извлеченного из воды утопающего. Машет руками, дышит. Здесь он отсутствовал миллисекунду – а сколько времени провел там?.. Струйки пота промывают русла по корке грязи на лице.
Впрочем, у Шпоньки вид не менее обалделый, чем у Безухова. Он еще ничего не понял.
– Теперь ты, Федя, – говорю я ему как можно спокойнее.
– Что – я??! – полушепот-полувзвизг.
– Ныряй в Вязкий мир. Только гляди вынырнуть не забудь. Возьми чуть-чуть вверх, а то уйдешь под землю. И дышать там не вздумай. Ну, давай.
Мотает головой, а на лице уже не безумие, а тихий ужас. Нет! Нет-нет, не могу!..
– Ныряй, Федя, – увещеваю я. – Это только поначалу страшно, ты мне поверь. Надо лишь очень захотеть и не терять головы, тогда все получится. У нас одна минута на тренировку и шанс еще пожить. На счет три: раз, два… три! Ну!..
Пятится и мотает головой. Дрянной из меня инструктор по телепортации. Уволить без выходного пособия и не подпускать к начинающим на пушечный выстрел… И все ближе рокочут роторы, распарывающие небо. Кажется, нас уже заметили.
Вдвоем с Мустафой мы еще можем попытаться поводить облаву за нос, но инертный Шпонька для нас вроде гири на ноге. Но ведь он может, теперь я это точно знаю! Он умеет телепортировать, как и я. Как же я раньше не догадался о причинах своей уникакльности! Мнимая это уникальность…
– Федя, ну постарайся! – молю я. – Феденька!.. Надо напрячь не мышцы, а волю, одну только волю… Ныряй, Федя!
– Марш! – оглушительно гаркает над ухом Шпоньки подкравшийся сзади Мустафа…
Бах! Бабах!
Сильно опустив нос, вертолет шел невысоко, держа предельную, по-видимому, скорость. Мелькали поля, перелески, речки, кое-где на лесных полянах лежал нестаявший снег, изредка можно было заметить свежие кучи грунта на месте разрушенных селений и поверх покрытия дорог. Иногда удавалось заметить пятнистые маскировочные сети, натянутые поверх каких-то, по-видимому, очень важных объектов, не подлежащих разрушению…