Тысяча и один день
Шрифт:
– Договорились, Тим, – произносит Иоланта. – Твоя мать будет амнистирована сразу по выполнении тобой твоей миссии. Даю слово.
– Или сейчас, или миссии не будет. – Не голос – низкий хрип. Зажатый в угол зверь готов броситься на охотников, заведомо зная, что напорется в прыжке на пулю или нож. Но он все равно бросится. Я еще раз демонстрирую капсулу. – Свобода и комфорт для моей матери немедленно – раз. Чтобы об этом было объявлено в новостях – два. И я хочу говорить с ней до отлета – три. Иначе ищите на эту роль бабу-смертницу. – Последняя фраза подобна плевку.
Иоланта
– Что ты просишь лично для себя?
– Ничего.
– Не напрасно ли?
– Нет смысла – меня вы все равно убьете.
– Ты так думаешь, Тим? – Иоланта пожимает плечами. Надо, надо посеять в эксмене надежду на чудо! – Впрочем, думай, раз тебе так хочется… Хорошо. Твои… пожелания приняты. Ты зачислен курсантом-стажером в Четвертую эскадру, базирующуюся на Ананке. Техническое образование у тебя есть, это хорошо. Ускоренную подготовку пройдешь во время перелета. Надеюсь, мы еще увидимся… – В ее устах это звучит довольно двусмысленно. – Удачи тебе, Тим.
– Когда лететь? – спрашиваю я, уверенный, что Иоланта ответит мне «немедленно», подняв подщипанную бровь в знак удивления глупому вопросу. Но она отвечает:
– Послезавтра. Сначала на орбитальную базу вместе с партией из пятнадцати спецов-эксменов. Уже оттуда – к Юпитеру. Завтра рейс на Манилу, далее тебя доставят на Морской Старт «Юдифь». Сегодняшнюю ночь ты проведешь здесь, в относительно сносных условиях, исключающих, однако, успешную телепортацию. Это не знак недоверия к тебе, это страховка от всякого рода случайностей, даже маловероятных… Веришь?
– Нет, – отвечаю я. – Но это не важно.
– Чему ты улыбаешься?
– Так… это тоже не важно.
Я улыбаюсь неожиданно забравшейся в голову мысли: в, старых романах такая женщина, как Иоланта, по окончании делового разговора неожиданно влепила бы мне пощечину:
«А это тебе за твой скотч!»
Разумеется, наяву этого не произойдет. Я не получу по морде даже за то, что водил Иоланту в нужник на поводке, словно выгуливал собачку. Нет, ее остановит не то, что я могу нечаянно лязгнуть зубами и раскусить капсулу.
Она просто побрезгует.
…Найти обратный путь.
Я продавливаю себя сквозь густую лиловую мглу, ругаясь в душе по своему адресу на чем свет стоит. Вздумалось пошалить кретину! Поиграть захотелось! Нет, приятель, твоя настоящая игра не здесь и не сейчас…
Типичное мальчишество. Непростительное. Метров сорок обратного пути вслепую. Если я слегка ошибусь направлением, то запросто могу оказаться за бортом. Имея ту же скорость, что и лайнер. Допустим, мне не разорвет легкие…
ПОРА? ПОЖАЛУЙ.
Пробую вынырнуть. Еще раз. И еще.
Задыхающаяся рыба, бьющаяся об лед…
Спокойно. Не паниковать. У меня очень хорошее чувство пространства и многие сотни тренировок. Я просто не мог сильно ошибиться, определяя направление и дальность обратного пути. На сорокаметровой дистанции телепортирования я ошибаюсь не более чем на метр – правда, в спокойных условиях…
Запомни главное и не суетись: если что-то мешает тебе вынырнуть – значит, ты еще в самолете. Попытай
Ну и не трать его попусту.
Удачу приносит восьмая попытка – я сдвигаюсь влево вверх и, вынырнув, валюсь прямо в свое кресло. Задыхаясь. Все понятно: на обратном пути я сместился правее, инстинктивно стараясь держаться как можно ближе к оси салона, а что ушел немного вниз – то это просто ошибка. Допустимая погрешность слепой навигации.
Почти не чувствую, как взбешенные конвойные пристегивают меня наручниками, и не интересуюсь, к чему пристегивают. Какая разница! Я снова в реальном мире, живой, невредимый и готовый ко всему. А главное – крайне ценный.
Настолько, что меня даже не ударили. Хотя, на мой взгляд, следовало бы. Бесспорно, мои конвойные получили перед полетом строжайшие инструкции, по обращению со мной, исходящие из того, что колотить спасателя – непростительная роскошь.
С точки зрения тонущего, конечно.
Будь я вооружен, я мог бы угнать этот самолет. Но куда и зачем?
Время теперь тянется нестерпимо медленно, и я облегченно вздыхаю, когда в разрывах облаков под нами показывается береговая линия – серо-коричневая земля, омываемая густой синевой моря. Какое-то большое судно – танкер, наверное, – на несколько секунд показывается в разрыве и исчезает. Жаль: приятно было смотреть, как оно вроде бы застыло на месте, а на самом деле вовсю раздвигает тупым носом волны-усы. И полоска пены, хорошо заметная с высоты в десять тысяч, тянется за кормой… Нет, я бы не отказался поплавать по Южно-Китайскому морю хоть на танкере, хоть на сухогрузе, не говоря уже о яхте. Да и по любому другому морю не отказался бы…
Может, по возвращении еще поплаваю, скажем, радистом. Говорят, на многих судах вся команда, включая капитана, состоит из эксменов, и это хорошо. И Иоланте Сивоконь с Евгенией Фаустовой будет спокойнее, по крайней мере во время моих рейсов: ну куда я, в самом деле, телепортирую с корабля, прессующего волны посреди океана? За борт?
Через час под нами снова земля. Остров Лусон, надо полагать. Лайнер снижается, пронзая воздушные ямы, заметные лишь по коротким судорогам плоскостей, и заваливается в пологий бесконечный вираж в ожидании разрешения на посадку. Так и будем мотать круги над аэропортом, словно на это время Земля вместе с Солнцем окажут любезность и притормозят свой полет к невидимому барьеру…
Не моего ума это дело. Пока что.
Посадка. Неслышный в салоне короткий взвизг резины о бетон, жирные черные следы на раскаленной полосе…
Тропики.
Самолет заруливает. Подвижный гофрированный хобот пассажирского терминала тянется к нему, как шланг пылесоса, только странный – квадратного сечения. Все равно всех высосет.
– Сидеть.
Сижу. Ну конечно, меня выведут последним, не усугубляя и без того нездоровую сенсацию. Понежиться в тропиках под пальмами мне, конечно, не дадут, аэропорт Манилы для меня лишь пересадочная станция.