Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия
Шрифт:
– О Ибрагим, как же можно бить людей, не зная их обстоятельств? Они, может быть, иностранцы или дети дороги, которых случай привел сюда. Поэтому мне лучше открыть их лица и посмотреть на них.
Они тихонько приподнял изар, открыв их лица, посмотрел на них.
«Какие они красивые, – подумали Ибрагим. – Бить их не годится».
Он снова закрыл их изаром и, подойдя к ногам Али Нур-Эд-Дина, начал тихо почесывать их, вследствие чего Нур-Эд-Дин открыл глаза и, увидав, что ноги ему чешет старик, он покраснел, отдернул ноги и, сев, взял руку шейха и поцеловал ее.
– О сын мой, откуда ты? – спросили его шейх.
– Господин мой, – отвечал Нур-Эд-Дин, – мы
По щекам Нур-Эд-Дина потекли слезы.
– О сын мой, – сказал ему тогда шейх Ибрагим. – Знай, что пророк, Господь да благословит и да спасет его, всегда выказывал великодушие иноземцам. Если хочешь, то встань, входи в сад и развлеки себя.
– О господин мой, – сказал Нур-Эд-Дин, – кому же принадлежит этот сад?
– Сад этот я наследовал от своих родных, – отвечал ему шейх.
Он сказал так только для того, чтобы незнакомцы, не смущаясь, вошли в сад. Нур-Эд-Дин, выслушав его, поблагодарил и встал вместе со своей рабыней, а шейх Ибрагим провел их в сад.
Калитка находилась под сводом, обвитым виноградными лозами различных цветов: красных, как рубины, и черных, как черное дерево. Они вошли в крытую аллею, обсаженную всевозможными фруктовыми деревьями и кустами, где сидели на ветках различные птицы. Соловьи заливались на различные лады, а воркованье горлиц разносилось по воздуху, черный дрозд пением своим напоминал человеческий голос, а дикий голубь точно передразнивал пьяного. Плоды всевозможных сортов уже созрели. Каждого сорта было по два дерева: было два дерева камфарных абрикосов, миндальных абрикосов и куразанских абрикосов, сливы цвета неясного неба, вишни могли привести всякого в восторг, а фиги отливали чудными красными, белыми и зелеными цветами. Цветы сияли, словно жемчуг и кораллы, розы соперничали своим цветом со щечками красавиц; там были фиалки, мирты, левкои, лавеиды, анемоны, и лепестки цветов были покрыты слезами росы. Ромашка улыбалась, показывая свои зубы, а нарциссы засматривались своими темными глазами на розы; апельсины напоминали круглые чашки, а лимоны – золотые шары. По земле пестрели цветы всевозможных оттенков, и всюду пахло весною. Река журчала под пение птиц, а ветерок шелестел листьями. Жара была умеренная, а ветерок нежно лобызал.
Шейх Ибрагим провел их в возвышенную гостиную [156] ; они были очарованы ее прелестью и необыкновенным изяществом и сели у окна. Нур-Эд-Дин, раздумывая о своей прежней жизни, вскричал:
– Клянусь Аллахом, тут превосходно! Это место напомнило мне прошлое и возбудило во мне жар, словно пламя от гхады [157]
Шейх Ибрагим принес им угощения, и они, вымыв руки, поели досыта; после чего Нур-Эд-Дин, поместившись снова у окна, позвал свою рабыню, которая подошла к нему, и они оба, сидя, любовались на деревья, покрытые плодами. После этого Нур-Эд-Дии посмотрел на шейха и сказал ему:
156
Арабские лодки и суда зачастую тянутся бичевою, приделанной к мачте.
157
Гхадой называется весьма горючее дерево, дающее очень яркое пламя. Оно растет на песчаных местах.
– О шейх, нет ли у тебя чего-нибудь напиться? Так как все пьют после еды.
Шейх Ибрагим принес им сладкой холодной воды, а Нур-Эд-Дин сказал ему:
– Мне хотелось бы не такого питья.
– Ты
– Да, – отвечал Нур-Эд-Дин.
– Спаси меня от него, Аллах! – вскричал шейх. – Тринадцать лет я не пробовал вина, так как пророк (благослови и спаси его, Господи) проклял тех, кто пьет, и тех, кто делает его.
– Послушай, я скажу тебе два слова, – продолжал Нур-Эд-Дин.
– Говори, что хочешь.
– Если ты не будешь ни делать вино, ни пить его, ни приносить, то разве проклятие может коснуться тебя?
– Не может, – отвечали шейх.
– В таком случае возьми этот червонец, – сказали Нур-Эд-Дин, – и эти две серебряные монеты, садись на осла и поезжай, пока не встретишь подходящего человека, который мог бы купить вина. Подзови его и, дав ему две серебряные монеты, скажи ему: «Вот на этот червонец купи мне вина и положи его на осла». Таким образом ты не принесешь вина, не сделаешь его и не купишь, и с тобою не случится ничего, что может случиться с другими.
Шейх Ибрагим, посмеявшись на его слова, отвечал:
– Клянусь Аллахом, я не встречал человека остроумнее тебя и не слыхивал более сладких речей.
– Мы зависим от тебя, – сказал Нур-Эд-Дин, – и тебе надо исполнить наше желание; поэтому принеси нам то, что мы просим.
– О сын мой, – сказал шейх. – Кладовая моя тут перед тобою (это была кладовая с припасами, приготовленными для царя правоверных), войди в нее и возьми, что тебе нужно.
Нур-Эд-Дин вошел в кладовую и увидал серебряную и золотую, осыпанную драгоценными каменьями посуду. Он налил из глиняных кувшинов и из стеклянных бутылок вина во взятую им посуду и начал пить вместе с рабыней, дивясь великолепию принесенных им из кладовой вещей. Шейх принес им душистых цветов и сел на некотором расстоянии от них. Они же с наслаждением продолжали пить, пока вино не стало на них действовать. Щеки у них раскраснелись, глаза разгорелись, как глаза лани, а волосы растрепались; после чего шейх Ибрагим сказал:
– С какой стати сижу я так от них далеко? Почему бы мне не подсесть к ним? И скоро ли мне случится быть в обществе таких двух ясных месяцев?
Он подошел и сел около них на пол, а Нур-Эд-Дин сказал ему:
– О господин мой, жизнью своею умоляю тебя, пододвинься и присоединись к нам.
Он пододвинулся еще ближе, а Нур-Эд-Дин налил кубок вина и, глядя на шейха, сказал:
– Выпей, чтоб узнать, как хорошо и ароматно вино.
Но шейх Ибрагим вскричал:
– Сохрани меня от этого, Аллах! Тринадцать лет я ничего подобного не делал.
А Нур-Эд-Дин, как будто не обращая внимания на его слова, выпил вино и бросился на землю, словно совершенно пьяный.
После этого Энис-Эль-Джелис посмотрела на шейха и сказала ему:
– О шейх Ибрагим! Ты видишь, как этот человек обращается со мною?
– О госпожа моя, что такое с ним? – спросил он.
– Он всегда обращается так со мною, – отвечала она. – Он пьет, потом уснет, а я должна сидеть одна, и пить мне не с кем. Если б я захотела выпить, то некому наполнить мне кубок. А если б я захотела попеть, то некому и слушать меня.
Слова эти тронули шейха, и он отвечал:
– Да, такой товарищ тебе не годится.
Рабыня налила кубок и, глядя на шейха Ибрагима, сказала ему:
– Жизнью своею умоляю тебя, возьми кубок и выпей; не отказывайся, а возьми и выпей.
Он протянул руку и, взяв кубок, выпил его, а она наполнила для него кубок во второй раз и, подавая его, сказала:
– О господин мой! Это для тебя.
– Клянусь Аллахом, – отвечал он, – я не могу больше пить. С меня довольно того, что я выпил.