Тысяча и одна ночь

Автор неизвестен

А когда они обнялись, повернувшись лицом к лицу, и прижались друг к другу, казначей связал их и привязал верёвками, плача, а затем он обнажил меч и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о господа мои, мне тяжело убивать вас! Нет ли у вас пожелания, которое бы я исполнил, или завещания, которое я бы выполнил, или же послания, которое я бы доставил?» – «Нет у нас ничего, – сказал альАмджад, – а что касается завещания, – я завещаю тебе положить моего брата аль-Асада снизу» а меня сверху, чтобы удар пал на меня сначала. А когда ты кончишь нас и прибудешь к царю и он тебя спросит: «Что ты слышал от них перед смертью?» – скажи ему: «Твои сыновья передают тебе привет и говорят, что ты не знаешь, невинны они или грешны. Ты убил их, не удостоверившись в их проступке и не рассмотрев их дела». А потом скажи ему такие два стиха:

«Знай, женщины-дьяволы,

для нас сотворённые, —Аллах, защити меня от козней шайтанов! —Причина всех бед они, возникших среди людей,И в жизни людей земной и в области веры».

Мы хотим от тебя лишь того, чтобы ты передал отцу эти два стиха, которые ты услышал», – сказал альАмджад…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести двадцать вторая ночь

Когда же настала двести двадцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что альАмджад сказал казначею: „Мы хотим от тебя лишь того, чтобы ты передал отцу эти два стиха, которые ты слышал, и прошу тебя, ради Аллаха, потерпи с нами, пока я скажу брату ещё вот эти два стиха“.

И потом он горько заплакал и стал говорить:

«Цари, ушедшие от насВ минувшем, служат назиданьем,Ведь сколько этою стезёйБольших и малых проходило!»

Услышав от аль-Амджада эти слова, казначей так сильно заплакал, что увлажнил себе бороду, а что до аль-Асада, то его глаза залились слезами, и он произнёс такие стихи:

«Судьба после самых дел следами их нас сразит —Чего же оплакивать тела нам и образы?Чем ночь отличается – оплошность, Аллах, прости! —От ночи, обманутой рукою превратностей?Зажгла против Ибн Зубейда козни свои судьба [251] ,Хоть в храме у камня он защиты искал себе»О, если бы, Амра жизнь избавив за Хариджу,Алия избавила судьба за чью хочет жизнь!» [252]

251

Ибн Зубейр (Абд-Аллах ибн аз-Эубейр) – внук халифа Абу-Бекра, оспаривал власть у первых халифов династии Омейядов. После смерти в 680 году халифа Муавии I Ибн Зубейр объявил себя халифом, но вынужден был бежать от сына Муавии, Язида, в Мекку, отсюда получил прозвище «ищущий защиты у камня» («священного камня», находящегося в Мекке). Хариджа – египетский судья, убит по ошибке в 661 году фанатиком, принявшим его за завоевателя Египта Амра ибн аль-Аса. Халиф Алий (Али) и его будущий преемник, Муавия, также подверглись нападению; Али был тяжело ранен и умер, Муавия остался жив.

252

Это стихотворение изобилует намёками на события первых времён ислама.

А затем он окрасил щеку ливнем слез и произнёс такие стихи:

«Поистине, ночь и день природой так созданы,Обманы присущи им, и козни, и хитрости.Обманное марево – для них только блеск зубов,И мрак устрашающий для них лишь сурьма для глазПроступок пред ночью мой (противен мне нрав её!) —Проступок меча, когда храбрец отступает вдруг».

А потом он стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:

«О стремящийся к жизни низменной, поистинеОна смерти сеть и вместилище смущении.Вот дом – когда смешит тебя сегодня он,Ты плачешь завтра, – гибель тому дому!Набегам рока нет конца; пленённых имНе выкупить отвагой благородной.Сколь многие, обманчивость презрев судьбы,Враждебны стали ей, превысив силы,По, щит к ним тылом повернув, онаВ отместку нож их кровью напоила.И

знай, судьбы удары нас разят,Хоть долог срок и лет судьбы не спешен.Смотри ж, чтоб жизнь твоя напрасно не прошлаНеосторожно, по пренебреженью.Порви ж любви и желаний узы – найдёшь тогдаТы верный путь и блаженство тайн высоких».

И когда аль-Асад окончил эти стихи, он обнял своего брата аль-Амджада так, что они сделались как бы одним существом, а казначей обнажил меч и хотел ударить, но вдруг его конь умчался в пустыню (а он стоил тысячу динаров, и на нем было великолепное седло, стоящее больших денег). И казначей выронил из рук меч и побежал за своим конём…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести двадцать третья ночь

Когда же настала двести двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что казначей побежал вслед за конём (а душа его пылала) и до тех пор бежал за ним, чтобы схватить его, пока конь не вошёл в заросль, и казначей вошёл в эту Заросль вслед за ним. И конь прошёл на середину заросли и ударил ногою об землю, и поднялась пыль, и взвилась, и взлетела вверх, а конь стал храпеть, сопеть и ржать и распаляться.

А в этой заросли был лев, очень страшный, безобразный видом, и у него глаза метали искры а морда была мрачная, и вид его ужасал души. И казначей обернулся и увидел, что этот лев направляется к нему. И не знал казначей, куда бежать из его лап, и не было у него меча. И казначей воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Эта беда случилась со мной лишь из-за аль-Амджада и аль-Асада, и эта поездка была Злосчастной с самого начала!»

А аль-Амджада и аль-Асада палил зной, и они чувствовали сильную жажду, так что даже высунули языки. И они стали звать на помощь, но никто не помог им. И тогда они воскликнули: «О, если бы нас убили, мы избавились бы от Этого! Но мы не знаем, куда умчался конь, и казначей побежал за ним и оставил нас связанными. Если бы он пришёл и убил нас, это было легче, чем выносить такую муку!»

«О брат мой, – сказал аль-Асад, – потерпи: скоро придёт к нам облегченье от Аллаха, великого, славного, ведь конь умчался не иначе как по милости Аллаха, а мучит нас только жажда».

И он встряхнулся и задвигался направо и налево, и его узы развязались, и тогда он поднялся и развязал узы своего брата, а затем взял меч эмира и сказал своему брату: «Клянусь Аллахом, мы не уйдём отсюда, пока не выясним и не узнаем, что с ним случилось!»

И они пошли по следам везиря, а следы привели их к Заросли, и братья сказали один другому: «Поистине, конь и казначей не прошли дальше этой заросли». – «Постой здесь, – сказал аль-Асад своему брату, – а я пойду в заросль и посмотрю эмира». Но аль-Амджад воскликнул:

«Я не дам тебе войти в неё одному, и мы войдём только оба! Если мы спасёмся, то спасёмся вместе, а если погибнем, то погибнем вместе».

И оба вошли и увидели, что лев уже бросился на казначея, и тот был под ним словно воробей, но только од молил Аллаха и показывал рукою на небо. И, когда альАмджад увидел это, он схватил меч и, бросившись на льва, ударил его мечом между глаз, и лев упал и растянулся на Земле.

Эмир поднялся, дивясь этому делу, и увидел аль-Амджада и аль-Асада, сыновей своего господина, которые стояли перед ним. И он кинулся им в ноги и воскликнул:

«Клянусь Аллахом, о господа мои, не годится, чтобы я допустил с вами крайность, убивши вас! Да не будет того, кто вас убьёт! Я выкуплю вас своей душой…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести двадцать четвёртая ночь

Когда же настала двести двадцать четвёртая ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что казначей сказал аль-Амджаду и аль-Асаду: «Я выкуплю вас своей душой!» – а затем он поднялся в тот же час и минуту и обнял их и спросил, каким образом они развязали на себе узы и явились. И братья рассказали ему, что они почувствовали жажду и узы развязались на одном из них, и тот развязал другого благодаря чистоте их намерений, а потом они пошли по следу и пришли к нему.

И казначей, услышав эти слова, поблагодарил братьев за их поступок и вышел с ними из заросли, и, оказавшись вне заросли, они сказали ему: «О дядюшка, сделай так, как тебе велел наш отец», но казначей воскликнул: «Не допусти Аллах, чтобы я приблизился к вам со злом! Знайте, что я хочу снять с вас одежду и одеть вас в свою одежду, а потом я наполню две бутылки кровью льва и пойду к царю и скажу ему: „Я убил их“. А вы идите странствовать по городам: земли Аллаха просторны, и знайте, о господа мои, что разлука с вами мне тяжела».