Тысяча и одна ночь
Шрифт:
«Вот чем можно замутить семя, – сказал он ему. – Тебе следует, после того как ты поешь мяса барашка и домашнего голубя, положив туда много горячительных приправ и пряностей, съесть этого теста на конце лопаточки, а потом поужинать и запить чистым разведённым сахаром».
И купец велел принести все это и отослал своей жене вместе с барашком и голубем, и сказал: «Приготовь это хорошенько и возьми замутитель семени и храни его у себя, пока он мне не понадобится и я его у тебя не потребую».
И жена купца сделала так, как он приказал ей, и поставила ему еду, и купец поел, а потом он потребовал ту миску и поел из неё, и ему понравилось, и он съел остаток, а затем он познал свою жену, и она зачала от него в ту ночь.
И над ней прошёл первый месяц, и второй, и третий, и крови прекратились и перестали идти, и жена купца узнала, что она понесла,
И повитуха охраняла новорождённого именами Мухаммеда и Али и сказала: «Аллах велик!» – и пропела ему в уши азан [266] , а потом она завернула младенца и передала его матери. И та дала ему грудь и стала его кормить, и младенец попил и насытился и заснул. И повитуха оставалась у них три дня, пока не сделали мамунию [267] и халву, и её раздали на седьмой день. А потом рассыпали соль, и купец пришёл и поздравил свою жену с благополучием и спросил её: «Где залог Аллаху?» И она подала ему новорождённого редкой красоты – творение промыслителя вечносущего; и было ему семь дней, но тот, кто видел его, говорил, что ему год.
266
Азан – призыв к молитве у мусульман.
267
Мамуния – пирог из сладкого теста.
И купец посмотрел младенцу в лицо и увидел сияющий месяц (а у него были родинки на обеих щеках) и спросил свою жену: «Как ты его назвала?» А она ответила: «Будь это девочка, её назвала бы я, то это сын, и никто не назовёт его, кроме тебя». А люди в те времена давали своим детям имя по предзнаменованию.
И вот, когда они советовались об имени, кто-то сказал своему товарищу: «О господин мой, Ала-ад-дин», и купец сказал жене: «Назовём его Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат» [268] . И он назначил младенцу кормилиц и нянек, и младенец пил молоко два года, а потом его отняли от груди, и он стал расти и крепнуть и начал ходить но земле. А когда мальчик достиг семилетнего возраста, его отвели в подвал, боясь для него дурного глаза; и купец сказал: «Он не выйдет из подвала, пока у него не вырастет борода», и он назначил ему невольницу и раба, и невольница готовила ему стол, а раб носил ему пищу.
268
Абу-ш-Шамат – дословно: обладатель родинок.
А потом купец справил обрезание мальчика и сделал великий пир, и после этого он позвал учителя, чтобы учить его, и тот учил мальчика письму и чтению Корана и наукам, пока он не стал искусным и сведущим.
И случилось, что раб принёс Ала-ад-дину в какой-то день скатерть с кушаньем и оставил подвал открытым, и тогда Ала-ад-дин вышел из подвала и вошёл к своей матери (а у неё было собрание знатных женщин). И когда женщины разговаривали с его матерью, вдруг вошёл к ним Этот ребёнок, подобный пьяному мамлюку из-за своей чрезмерной красоты. И, увидав его, женщины закрыли себе лица и сказали его матери: «Аллах да воздаст тебе, о такая-то! Как же ты приводишь к нам этого постороннего мамлюка? Разве ты не знаешь, что стыд – проявление веры?» – «Побойтесь Аллаха! – воскликнула мать мальчика. – Поистине, это мой ребёнок и плод моей души. Это сын старшины купцов, Шамс-ад-дина, дитя кормилицы, украшенное ожерельем, вскормленное корочками и мякишем». – «Мы в жизни не видали у тебя ребёнка», – сказали женщины. И мать Ала-ад-дина молвила: «Его отец побоялся для него дурного глаза и велел воспитывать его в подвале, под землёй…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала двести пятьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что мать Ала-ад-дина сказала женщинам: „Его отец побоялся для него дурного глаза пятьдесят первая и велел воспитывать его в подвале ночь под землёй. Может быть, евнух оставил подвал открытым, и он вышел оттуда, – мы не хотели, чтобы он выходил из подвала, пока у него не вырастет борода“.
И женщины поздравили
И когда он сидел, вдруг пришли рабы с мулом его отца, и Ала-ад-дин спросил их: «Где был этот мул?» И рабы сказали: «Мы доставили на нем товары в лавку твоего отца (а он ехал верхом) и привели его». – «Каково ремесло моего отца?» – спросил Ала-ад-дин. «Твой отец – старшина купцов в земле египетской и султан оседлых арабов», – сказали ему.
И Ала-ад-дин вошёл к своей матери и спросил её: «О матушка, каково ремесло моего отца?» – «О дитя моё, – отвечала ему мать, – твой отец – купец, и он старшина купцов в земле египетской и султан оседлых арабов, и его невольники советуются с ним, когда продают, только о тех товарах, которые стоят самое меньшее тысячу динаров, а товары, которые стоят девятьсот динаров или меньше, – о них они с ним не советуются и продают их сами. И не приходит из чужих земель товаров, мало или много, которые не попадали бы в руки твоему отцу, и он распоряжается ими, как хочет; и не увязывают товаров, уходящих в чужие земли, которые не прошли бы через руки твоего отца. И Аллах великий дал твоему отцу, о дитя моё, большие деньги, которых не счесть». – «О матушка, – сказал Ала-ад-дин, – хвала Аллаху, что я сын султана оседлых арабов и что мой отец – старшина купцов! Но почему, о матушка, вы сажаете меня в подвал и оставляете там запертым?» – «О дитя моё, мы посадили тебя в подвал только из боязни людских глаз; ведь сглаз – это истина, и большинство жителей могил умерли от дурного глаза», – ответила ему мать.
И Ала-ад-дин сказал: «О матушка, а куда бежать от судьбы? Осторожность не помешает предопределённому, и от того, что написано, нет убежища. Тот, кто взял моего деда, не оставит и меня и моего отца: если он живёт сегодня, то не будет жить завтра; и когда мой отец умрёт и я приду и скажу: „Я – Ала-ад-дин, сын купца Шамс-аддина“, – мне не поверит никто среди людей, и старики скажут: „Мы в жизни не видели у Шамс-ад-дина ни сына, ни дочери“. И придут из казны и возьмут деньги отца. Да помилует Аллах того, кто сказал: „Умрёт муж, и уйдут его деньги, и презреннейший из людей возьмёт его женщин“. А ты, о матушка, поговори с отцом, чтобы он взял меня с собой на рынок и открыл мне лавку: я буду сидеть там с товаром, и он научит меня продавать и покупать, брать и отдавать». И мать Ала-ад-дина сказала: «О дитя моё, когда твой отец приедет, я расскажу ему об этом».
И когда купец вернулся домой, он увидел, что его сын, Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат, сидит подле своей матери, и спросил её: «Почему ты вывела его из подвала?» И она сказала ему: «О сын моего дяди, я его не выводила, но слуги забыли запереть подвал и оставили его открытым. И я сидела (а у меня собрались знатные женщины) и вдруг он вошёл к нам». И она рассказала мужу, что говорил его сын. И Шамс-ад-дин сказал ему: «О дитя моё, завтра, если захочет Аллах великий, я возьму тебя на рынок; но только, дитя моё, чтобы сидеть на рынках и в лавках, нужна пристойность и совершенство при всех обстоятельствах».
И Ала-ад-дин провёл ночь, радуясь словам своего отца; а когда настало утро, Шамс-ад-дин сводил своего сына в баню и одел его в платье, стоящее больших денег, и после того как они позавтракали и выпили питьё, он сел на своего мула и посадил сына на мула позади себя и отправился на рынок.
И люди на рынке увидели, что едет старшина купцов, а позади него ребёнок мужского пола, подобный луне в четырнадцатую ночь, и кто-то сказал своему товарищу: «Посмотри на этого мальчика, который позади старшины купцов. Мы думали о нем благое, а он точно порей – сам седой, а сердце у него зеленое».
И шейх Мухаммед Симсим, начальник, прежде упомянутый, сказал купцам: «О купцы, мы больше не согласны, чтобы он был над нами старшим. Никогда!»
А обычно, когда старшина купцов приезжал из дому и садился в лавке, приходил начальник рынка и читал купцам фатиху [269] , и они поднимались и шли к старшине купцов и читали фатиху и желали ему доброго утра, и затем каждый из них уходил к себе в лавку. Но в этот день, когда старшина купцов сел, как всегда, в своей лавке, купцы не пришли к нему согласно обычаю.
269
Фатиха («открывающая») – название первой главы Корана, которую мусульмане читают перед началом всякого важного дела.