Тысяча и одна ночь
Шрифт:
А один любитель гашиша сказал: «Пусть его ест рис, я тоже поем с ним». И тот человек воскликнул: «О самый скверный из гашишеедов, это не ваше кушанье, это кушанье эмиров! Оставьте же его, пусть оно достаётся тем, кому надлежит его есть».
Но Барсум его не послушался и, взяв горсть риса, положил его в рот и хотел взять вторую, а царица смотрела на него. И она кликнула кого-то из солдат и сказала: «Приведите того, перед кем блюдо со сладким рисом, и не давайте ему съесть риса, который у него в руке, выбейте его из его руки».
И к Барсуму подошли четверо воинов и потащили его вниз лицом, выбив сначала рис из руки, и поставили перед Зумурруд и люди не стали есть и говорили один другому: «Клянёмся Аллахом, он преступник, так как
И проклятый изменил своё имя (а он повязал белый тюрбан [356] ) и сказал: «О царь, моё имя Али, а по ремеслу я ткач, и пришёл я в этот город для торговли». – «Подайте мне дощечку с песком и медный калам!» – сказала Зумурруд. И ей тотчас же принесли то, что она потребовала, и она взяла дощечку с песком и калам и стала гадать на песке, и начертила каламом изображение, похожее на изображение обезьяны, и после этого она подняла голову и некоторое время всматривалась в Барсума и сказала ему: «О собака, как ты это лжёшь царям! Разве ты не христианин и имя твоё не Барсум? Ты пришёл за чем-то, что ты разыскиваешь! Скажи же мне правду, а иначе, клянусь величием вышнего господства, я отрублю тебе голову!»
356
Цвет тюрбана указывал на принадлежность его владельца к той или иной религии. Постановления, предписывавшие неверным носить иную, чем у мусульман, одежду, издавались много раз, но очень быстро забывались.
И христианин стал запинаться, а эмиры и присутствующие сказали: «Этот царь умеет гадать на песке! Слава тому, кто даровал ему это!» И Зумурруд закричала на христианина и сказала ему: «Скажи правду, а не то я тебя погублю!» И христианин воскликнул:
«Прощенье, о царь времени! Ты правильно гадал на песке, и далёкий – христианин…» [357]
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
357
Мусульмане, желая избежать произнесения некоторых нежелательных слов и фраз» из суеверного страха прибегают к метафорическим или описательным оборотам. Для того чтобы рассказчик не был вынужден сказать «я христианин», здесь употреблено неопределённое слово «далёкий».
Когда же настала триста двадцать первая ночь, она сказала: «Дошло до о счастливый царь, что христианин сказал: „Прощенье, о царь времени, ты правильно гадал на песке, и далёкий – христианин“. И присутствующие эмиры и другие удивились тому, как царь отгадал, гадая на песке, и сказали: „Поистине, этот царь звездочёт! Нет в мире ему подобного!“ А потом царица велела содрать с христианина кожу и набить её соломой и повесить на воротах ристалища и вырыть яму за городом и сжечь там его мясо и кости и набросать сверху нечистоты и грязь, и ей сказали: „Внимание и повиновение!“ – и сделали все, что она велела.
И когда люди увидели, что постигло христианина, они сказали: «Награда ему то, что его постигло! Как злосчастен был для него этот рис!» И один из них оказал: «Далёкий пусть разведётся! Я в жизни не стану есть сладкого риса!» А любитель
358
Хаджи – паломник, почётное прозвище мусульман, совершивших паломничество в Мекку.
И потом они сели вокруг стола и принялись за еду, и, когда они ели, царица Зумурруд сидела, и взгляд её вдруг упал на человека, который торопливо входил в ворота ристалища. И она всмотрелась в него и увидала, что это Джеван-курд, – вор, который убил солдата, а причиною его прихода было вот что.
Оставив свою мать, он ушёл к товарищам и сказал им: «Я получил вчера хорошую наживу, я убил солдата и взял его коня, и мне достался в тот вечер мешок, полный золота, и женщина, которая стоит больше, чем золото в мешке, и я сложил все это в пещере, у моей матери». И его товарищи обрадовались и пошли в пещеру в конце дня, и Джеван-курд шёл впереди них, а они сзади. И он хотел принести им то, о чем говорил, но увидел, что место пусто, и спросил свою мать об истине в этом деле. И она рассказала ему обо всем, что случилось. И курд стал кусать себе кулаки от горя и воскликнул: «Клянусь Аллахом, я буду искать эту развратницу и возьму её в том месте, где она есть, хотя бы она была в скорлупе от фисташки, и изолью свой гнев на неё!»
И он вышел её искать и ходил по странам, пока не вошёл в город царицы Зумурруд, но, войдя в город, он никого не нашёл и спросил каких-то женщин, смотревших из окон, и они осведомили его о том, что первого числа каждого месяца султан ставит стол, и люди приходят и едят с него, и указали ему ристалище, где устанавливали стол.
И курд поспешно пришёл и нашёл пустое место, чтобы сесть, только около блюда, раньше упомянутого, и сел, и блюдо оказалось перед ним, и он протянул к нему руку, и люди закричали на него и сказали: «О брат наш, что ты хочешь делать?» – «Я хочу поесть с этого блюда, чтобы насытиться», – ответил курд. И один человек сказал ему: «Если возьмёшь с этого, будешь повешен». Но курд воскликнул: «Молчи и не произноси таких слов!»
И потом он вытянул руку и придвинул к себе блюдо, а любитель гашиша, раньше упомянутый, сидел рядом! с ним, и, увидев, что курд потянул к себе блюдо, убежал со своего места, и гашиш улетел у него из головы, и он сел поодаль и воскликнул: «Нет мне надобности в этом блюде!» А Джеван-курд протянул к блюду руку (а она имела вид вороньей ноги), и зачерпнул ею из блюда, и она стала похожа на верблюжье копыто…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала триста двадцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Джеванкурд вынул из блюда руку, похожую на верблюжье копыто, смял в ней рис, так что он стал, точно большой апельсин, и бросил его торопливо в рот. И комок проходил в горле, грохоча как гром, и да блюде стало видно дно. И тот, кто был с ним рядом, воскликнул: „Слада Аллаху, который не сделал меня твоим кушаньем – ты проглотил бы блюдо одним глотком!“ А любитель гашиша сказал: „Пусть ест, я вижу в кем образ повешенного“.