Тысяча шагов в ночи
Шрифт:
Переправившись через небольшой пролив, жрецы причалили к скалистому острову и при свете своих фонарей поднялись по узкой тропинке к лунной двери. Там они расположились вокруг пруда, усевшись со скрещенными ногами на плоских камнях, выложенных по краям.
Под руководством Мели Миуко ступила в воду. В обществе Омайзи девушкам из служилого сословия не рекомендовалось плавать, но, к счастью, Миуко, по крайней мере, научилась плавать в кедровых кадках постоялого двора, пока мама помогала удерживаться на воде.
Миуко не делала этого уже много лет, с тех пор как она перестала помещаться в кадку, а мать исчезла
– Как только я выйду из воды, мы начнем петь, – прошептала ей молодая послушница, – и ритуал начнется.
– И все, что мне нужно сделать, это сосредоточиться на душе парня, которого я никогда не встречала, – заключила Миуко. – Легко.
Мели сжала ее плечо, тепло улыбнувшись.
– Не волнуйся. Ты совершала куда более безумные вещи, чем это. – После этих слов жрица оттолкнулась от Миуко и плавными длинными гребками поплыла к гранитной арке у кромки воды, где Хикедо помог ей забраться на один из плоских камней. Гейки позади них нервно переминался с ноги на ногу, и его танцующий силуэт выделялся на фоне луны.
Неспешно жрецы приступили к песнопениям на низком, рокочущем тоне, их голоса нарастали и затихали в гипнотизирующих оборотах, которые отдавались в камнях, воде и самих костях Миуко, отчего казалось, что сам воздух вибрирует.
Ветер стих.
Шум прибоя, скрежещущего о скалы внизу, превратился в глухой шепот.
По поверхности зеркального пруда прокатилась рябь, хотя не было ни единого дуновения ветерка. Миуко почувствовала, как капля попала на щеку, увлажняя губы.
– Что это было? – воскликнул Гейки.
– Тс-с! – сказала она. – Я пытаюсь сосредоточиться!
Жрецы продолжали петь, их голоса вибрировали в каждой песчинке на берегу, в каждой капле воды в пруду, в каждом волоске демонического тела Миуко, пульсируя магией…
А потом, между вздохом и выдохом, она исчезла.
22
Потерянные души
Проходя через лунную дверь, Миуко ощущала себя так, словно ее всасывают через сток, с шипением и бульканьем отправляют плыть по течению, словно упавший лист или выброшенное хвостовое перо. Она летела по воздуху быстрее, чем Гейки – даже быстрее, чем сани байганасу, – проскальзывая сквозь росистые облака и задевая округлый ободок луны, в то время как земля под ней пролетала мимо, колыхалась и менялась, будто расположение городов и деревень, холмов и долин было таким же бесплотным, как вода.
Какая-то часть ее сознания понимала, что тело по-прежнему находится в зеркальном пруду – на самом деле, Миуко видела свое тело, и пруд, и жрецов, взиравших на нее с огромной головокружительной высоты, – но самой Миуко там больше не было.
Она была в Ане, искала душу Омайзи Рухая.
При мысли о нем мир закружился под ногами, остановившись на некой полутеневой местности, по которой ступала высокая широкоплечая
Миуко ахнула.
Вернее, тело издало этот звук.
Там, на Зубцах Бога, ее тело барахталось в зеркальном пруду, то опускаясь под воду, то вновь выныривая, испуская хрипы.
Неужели она тонет?
Миуко ударила руками по воде, забрызгав глаза и рот. Сквозь замутненный взгляд она уловила проблески фигур на берегу: мальчик с развевающимися на ветру волосами; круг жрецов, нахохлившихся, как куры в курятниках.
– Миуко! Ты в порядке? – Мальчишка потянулся к одному из жрецов, молодой и отзывчивой, и потряс ту за плечо. – Что с ней не так, Мели? Эй, Миуко!
Вместо слов из горла Миуко вырвалось рычание, заставившее парня с криком отскочить назад.
– Ах! Ты не Миуко!
И это было действительно так.
Без человеческой души ее демоническая часть получила полную власть над телом, и теперь жажда крови затопила вены, более холодная и неистовая, чем все, что она когда-либо испытывала. Она рванула к краю пруда, изголодавшись по прикосновениям, по жизни.
Но Миуко не могла пока вернуться в свое тело. Весь мир рассчитывал на нее.
Она перевела взгляд с лунной двери на душу Омайзи Рухая. Как выяснилось, он не так уж долго существовал без души, попав в засаду, однажды ночью устроенную Туджиязаем в южных округах менее чем за две недели до того, как доро ягра сбросил ее с полуразрушенного моста. После изгнания из собственного тела Омайзи Рухай пустился в самостоятельное странствие. Спотыкаясь в мире духов, он сражался с демонами и торговался с духами-плутами, спасался от огров и подружился с одиноким цкемероной [35] с призрачным телом сороконожки и двумя светящимися светлячками вместо глаз. К удивлению Миуко, он проделал путь с добродушной гибкостью, которой она никак не могла ожидать от представителя знати, не говоря уже о сыне йотокай. Временами доро даже, казалось, доставляло удовольствие скакать по Ане со стаей гоблинов или других низших духов, которым он помогал с не меньшим удовольствием, чем они помогали ему.
35
Дословно «не одинокий дух». На языке Авары «цкемеро» – это чувство, от которого волосы встают дыбом, которое возникает в присутствии некоторых необъяснимых явлений, или в качестве альтернативы, «хиби-джиби». Таким образом, «цкемерона» – это дух хиби-джиби.
Шли недели, и его окружение менялось: города растворялись в равнинах, равнины вздымались в горы, а горы превращались в пастбища, усеянные овцами. Реки проносились мимо, ревя, подобно драконам. Откуда-то издалека доносился шум океана.
Но Омайзи Рухай всегда оставался верен своему предназначению. На протяжении всех испытаний и случайных приключений он двигался с непоколебимой решимостью, его темные глаза были устремлены на очертания холмов вдали, освещенных фонарями.
Удайва.
В тот момент, хоть Омайзи Рухай и был человеком из Великих Домов, а она – девушкой-служанкой, ставшей демоном, Миуко почувствовала странное родство с доро, ведь не так давно тоже мечтала вернуться домой.