Тысячекрылый журавль
Шрифт:
Они вошли в комнату, довольно просторную, около восьми татами. Кикудзи разделся. Юкико тут же взяла у него пальто.
Он быстро обернулся к ней. Юкико, как видно, уже вступила в роль жены.
У стола лежало квадратное татами, прикрывавшее очаг.
— Главное помещение для чайной церемонии рядом, — сказал портье, внося в комнату чемоданы. — Я повесил котелок над очагом… Котелок, правда, не ахти какой, но…
— Как, — вновь удивился Кикудзи, — соседняя комната тоже оборудована под чайный павильон?
— Да,
— Да? — сказал Кикудзи, хоть ничего не понял.
— Оку-сан, — портье поклонился Юкико, — в соседней комнате все приготовлено, так что, как только вы пожелаете…
— Хорошо, — ответила Юкико, складывая свое пальто, — попозже я туда загляну… Какое море красивое! — Она поднялась и посмотрела на море. — На пароходах огоньки…
— Это американские военные корабли.
— Как? В Атами американские военные корабли? — Кикудзи тоже поднялся. — Какие-то они уж очень маленькие…
— Но их много, пять, кажется…
Над палубами кораблей, примерно посередине, горели красные огоньки.
А городских огней отсюда не было видно, их заслонял небольшой мыс. Лишь район бухты Насикэ-ура лежал как на ладони.
Вошла горничная, принесла простой чай. Потом оба, и горничная и портье, откланялись, что-то пожелав молодоженам.
Полюбовавшись ночным морем, Кикудзи и Юкико уселись у жаровни.
Юкико раскрыла свою сумку и вынула оттуда помятую розу.
— Бедный цветок… Как жаль…
Эта роза одна-единственная осталась от букета. На Токийском вокзале Юкико передала букет кому-то из провожающих, ей было как-то неловко садиться в поезд с большим букетом.
Она положила цветок на стол и увидела мешочек для ценных вещей, его надо было сдать на хранение.
— Что ты в него положила?
— Сюда полагается класть ценные вещи…
Кикудзи взял розу. Юкико, взглянув на него, спросила:
— Розу?
— Нет… Моя драгоценность слишком велика для этого мешочка. Да и вообще я не могу отдавать ее на хранение…
— Почему?.. — сказала Юкико и тут же поняла, на что он намекает. — Впрочем, я тоже не могу отдавать на хранение мою драгоценность.
— А где твоя?
Юкико, видно, постеснялась показать на него, она опустила глаза и только сказала:
— Здесь…
Из соседней комнаты послышалось бульканье кипевшей в котелке воды.
— Осмотрим чайный павильон?
Юкико кивнула.
— Вообще-то у меня особого желания его осматривать нет, — добавил Кикудзи.
— Ну, как же… Ведь специально для нас приготовили.
Они прошли через коридорчик, ведущий в чайный павильон, Юкико по всем правилам осмотрела токонома. Кикудзи не вошел внутрь, остался стоять на татами, у входа. Он ядовито
— Вы говорите, специально для нас приготовили. А не кажется ли вам, что и здесь Куримото распорядилась?
Юкико ничего не ответила, только взглянула на мужа. Потом подсела к очагу, словно собираясь готовить чай, но сидела неподвижно, ожидая, очевидно, что еще скажет Кикудзи.
Он тоже сел у очага.
— Мне бы не хотелось начинать этот разговор, но так уж получается… Я содрогнулся, когда в вестибюле услышал ее имя. Эта женщина преследует меня, словно злой рок. Все, все с ней связано, и моя вина и мое раскаяние…
Юкико едва заметно кивнула.
— Куримото до сих пор вхожа в ваш дом? — спросил Кикудзи.
— Она долго не приходила. После того, как прошлым летом отец на нее рассердился.
— Прошлым летом? Ведь тогда Куримото как раз и сказала мне, что вы, Юкико-сан, вышли замуж.
— Боже! — воскликнула Юкико и широко раскрыла глаза, словно о чем-то догадавшись. — Наверно, это произошло в одно и то же время. Госпожа Куримото пришла к нам и сделала предложение — не от вас, а от другого человека… Вот тогда-то отец и разгневался. Он сказал, что одна и та же сваха не имеет права делать предложение его дочери от разных лиц. Сказал, что это похоже на издевательство — мол, в одном месте не выгорело, так она пытается в другом. Я была очень благодарна отцу, он как бы помог мне выйти за вас замуж.
Кикудзи молчал.
— А госпожа Куримото не осталась в долгу, — продолжала Юкико. — Она сказала: «Митани-сан околдован» — и рассказала про госпожу Оота. Мне стало так гадко! Я вся задрожала и никак не могла унять дрожь. Не знаю уж и почему, противно, что ли, было. Но, наверно, я все еще мечтала выйти за вас, потому и дрожала. Отец понял мое состояние, понял, увидев, какое у меня лицо — очень несчастное. И он здорово отчитал госпожу Куримото. Он сказал: «Приятен либо холодный, либо горячий напиток, а в тепленьком нет никакого вкуса. Моя дочь виделась с Митани-саном, вы же сами их познакомили, так что у нее, должно быть, существует собственное мнение на его счет, и она сама разберется, что к чему». И Куримото пришлось ретироваться…
Послышался шум падающей в бассейн воды — по-видимому, пришел банщик.
— Тогда мне было очень горько, но потом я сама приняла решение. Куримото тут абсолютно ни при чем. Так что не волнуйтесь, пожалуйста. А чайная церемония… что ж, здесь я могу исполнить ее совершенно спокойно.
Юкико подняла глаза. В них отражался электрический свет. Все ее лицо, порозовевшее от волнения, сияло, губы, казалось, тоже светятся. Кикудзи почувствовал к ней благодарность, к такой близкой, чистой и светлой. У него появилось ощущение, словно от этого ослепительного света разлилось тепло по всему его телу.