Тысячи лиц Бэнтэн
Шрифт:
Тут подошла официантка. Отдав мне кофе, она выгрузила на парту Афуро шоколадно-клубничный молочный коктейль и кусок бананового торта. Затушив сигарету, Афуро хлюпнула коктейлем, сунула в рот здоровенный кусок торта и следом отправила клубничину. Если у нее такое представление о завтраке, обед она наверняка пропускает. Судя по тому, какая она тощая, ужин отправляется вслед за обедом.
— Я хотел спросить кое-что насчет твоей подруги, — начал я.
Афуро сморщила нос:
— Сейчас я не хочу обсуждать Миюки. Кучу времени я думала только о ней. Задолго до — ну, до того, что случилось. Ты даже не представляешь, ясно? И никто не представляет.
Она захлопала ресницами, потом глубоко вздохнула и отвела взгляд. На секунду мне показалось, что она прямо тут и разревется. Но вместо этого девчонка медленно выдохнула и запихнула в рот очередной кусок торта.
— Можешь оказать мне услугу? — спросила она.
— Говори.
— Давай прикинемся, что все ништяк. Притворимся, что мы просто нормальные люди, у нас обычный завтрак и разговор. Как будто у нас свидание, ну или типа того.
— Свидание в девять утра?
— Да я к примеру, — ответила она. — Как хочешь, так и притворяйся. Если тебе стремно свидание, представь, что я твоя племянница. Я могу быть твоей племянницей, а ты — мой иностранный дядюшка с заскоками.
Вытягивать информацию силком — дело дохлое, а из Афуро получалась вполне ничего себе племянница понарошку, так что я решил ей подыграть. Но я чуял, что девчонка — порядком странная штучка, даже для своего возраста. Да еще и росла с имечком Афродита.
Девчонка оттяпала очередной кусок торта:
— Ну, дядюшка, чем занимаешься в Токио? Живешь тут?
— В основном в Кливленде живу.
— Гас?
— В Кливленде. Американский Средний Запад.
— А я слыхала о Кливленде?
— Фиг знает, — ответил я. — У нас однажды река загорелась. Нормальный город, в общем. Но я много путешествую, и в Токио тоже бываю. Так сказать, дом вдали от дома.
— Говоришь, ты писатель или типа того?
— Точно. Журнал «Молодежь Азии».
— А-а, — с оттенком неодобрения протянула она.
— Не любишь «Молодежь Азии»?
— Журналы — это отстой. Без обид.
— Никаких обид. А что в них такого отстойного?
Афуро положила вилку.
— Во-первых, вся эта фигня о том, что носить. Какой свитер к какой юбке, какие цвета дня весны, какие — для осени. Какой идиот станет читать журнал, чтоб одеться?
— У нас не такой журнал.
— Тупые диеты, дурацкие прически. Плюс вся эта хренотень насчет секса. «Сто один способ угодить мужику в постели, фишки и подсказки для улетного секса». Я вас умоляю. Ну, как будто так сложно заставить парня кончить.
— «Молодежь Азии» не…
— Я в том смысле, что надо просто повыпендриваться, разве не так? Стонешь время от времени, извиваешься и повторяешь «о, малыш, малыш», ну и прочее в том же духе. Не самое сложное в мире дело.
— Наш журнал больше пишет о…
— Если секс — такая замороченная штука, с чего тогда у всех этих тупых людишек дети заводятся? Или вот зацени — была одна отсталая девчонка, жила на одной улице со мной; в смысле реально умственно отсталая, и мудозвоны из школы платили ей, чтоб она им отсасывала. В смысле ртом, так? За храмом в парке. И они ведь платили ей не деньгами. Платили кошачьим дерьмом.
Я сидел и ежился, озираясь — не слушает ли нас кто, — и чуял, что пора менять тему, прежде чем я начну задыхаться и заплюю кофе всю парту, как в паршивой комедии.
— Не настоящее дерьмо, заметь, если ты так подумал. В этом случае ты все-таки извращенец. Нет, разная фигня: наклейки с кошками, брелки с кошками, мягкие игрушки. Любой прибамбас с кошкой — и дело в шляпе. Реально отвратно. В смысле, эти чуваки. Не кошачьи безделки или эта отсталая девчонка. В конце концов, не ее вина, что она такой уродилась. Я к чему веду: эта девчонка, ясный пень, не читала журналов, не изучала пособий по сексу и прочего, и тем не менее она — настоящий профессионал, на раз заставляет парней…
— Я усек насчет журналов, — перебил я. — Ну а ты, учишься в колледже?
— Нет, — ответила она. — А сейчас ты спросишь, есть ли у меня работа; да, есть, и она такая нудная, что я даже языком не шевельну, обсуждая ее. Затем ты спросишь, чем занимается мой папаня, потому что люди всегда спрашивают; так что я тебе отвечу и разделаемся с этим сразу же. Мой папаня — математик. Даже какое-то время был типа знаменит. Знаменит для математика, что бы это ни значило. Ты когда-нибудь слыхал о парадоксе Ногути?
Я покачал головой.
— Это парадокс моего папаши. Насчет теории дружественных чисел.
— Теории дружественных чисел?
— Меня не спрашивай. — Афуро шумно отхлебнула коктейль. — В общем, этот парадокс решили.
— Так это же здорово.
— Ни хрена подобного! После того, как парадокс решили, с папашей, считай, все было кончено. У него случился тотальный психический срыв, и он потерял грант на свои исследования. Для семьи было очень тяжело. Он сейчас преподает математику в «зубриловке» [26] в Мурамура.
26
«Дзюку», или подготовительные курсы с весьма широкой программой обучения для поступления в конкретный колледж или университет.
— Где это?
— Вот именно, — сказала она. — Но самое паршивое, что я знала кое-кого из его школы. И они вечно мне говорили, какой он прибабахнутый в классе. Это меня так смущало.
— У тебя в Мурамура много друзей?
— Да я там, считай, всю жизнь прожила.
— Ты не из Токио?
— Так сразу и не скажешь, правда? — спросила она. — Я научилась маскировать акцент. Так проще жить. Многие токийцы, если услышат акцент капсай, будут обращаться с тобой как с ямидзару. [27] Только между нами, в этом городе все — жуткие снобы.
27
Деревенщина (яп.).
— Но вы с Миюки дружили со школы?
— Были лучшими подругами, но…
— Так Миюки тоже из Мурамура?
— Ничего-то ты не упускаешь, — сказала Афуро. — Мы вместе переехали в Токио. Пару лет назад. Только я-то думала, что мы решили…
— И отец Миюки живет в Мурамура?
Девчонка как-то странно на меня глянула и опустила вилку.
— Нет, не живет. Отец Миюки умер, ясно? Когда Миюки было лет четырнадцать, он погиб во время землетрясения в Кобз.
— Так Миюки родом из Кобэ?