Тысячи лиц Бэнтэн
Шрифт:
— Это была ваша дочь?
— Была. И есть. Миюки, моя дочь.
Я вспомнил, как Миюки лежала, а шарики патинко медленно катились по полу. Вокруг стояли шмели, девушка спала, Гомбэй с менеджером таращились на ее нижнее белье. И конечно, я вспомнил ее родинку.
— Вы видели этот ее припадок, правильно?
— Точно, — подтвердил я.
— Понятно, — протянул он, со вздохом кивая. — Скажите, с ней был еще кто-нибудь?
— Я никого не видел. Она сидела одна.
— Вы уверены? Я кивнул.
— Это подтверждает
— Что конкретно вы подразумеваете под «исчезновением»?
Накодо уставился на собственные пальцы.
— Она просто испарилась после инцидента в зале патинко. Бесследно, как говорится. Без единой зацепки. С тех пор ее нет.
— Но это было меньше суток назад.
— Тем не менее я беспокоюсь.
По-моему, парень держит дочурку на коротком поводке. Я бы понял, отчего он на ушах бегает, если бы девочке было пятнадцать или шестнадцать, но ей двадцать лет. По-моему, девочка не слишком жаждет вернуться к папочке. Побывав в доме Накодо, не могу ее винить.
— Это судороги вас так беспокоят? — спросил я.
— Отчасти. У нее нет врожденной склонности к эпилепсии и никогда не было судорог. Могу только догадываться, почему у нее случился приступ.
— А вы загляните в какой-нибудь зал патинко.
— Все же судороги — лишь один штрих в целом тревожной картины. Я беспокоюсь о ее безопасности и здоровье.
— А причины для этого есть?
— Причина в том, что я — ее отец, господин Чака.
— Господин Накодо, — начал я. — Вам это наверняка придется не по вкусу. Но я тут послушал все, что вы мне рассказали, и мне кажется, что ваша дочка не исчезла. Может, она просто дала деру.
Он задумался над моими словами или сделал вид, затем покачал головой.
— А может, дело в мальчике, — добавил я.
— У нее нет бойфренда. Мои люди уверили меня в этом.
— Тогда, значит, что-то вы темните. Вы сказали, что она уже попадала в переплет. Вот с этого места поподробнее можете?
Секунду он глядел мне в глаза, потом снова опустил взгляд. Зуб даю, что-то в вашей жизни не так, если вам нужны «люди», чтоб выяснить, есть ли у вашей дочери дружок. Накодо потряс головой, словно думал о том же. Он было заговорил, умолк, снова заговорил:
— Возможно, вы правы. Наверное, я слишком тороплюсь с выводами. Как многие родители. Уверен, Миюки может о себе позаботиться. Как вы говорите, ей девятнадцать…
— Двадцать.
Накодо глянул на меня озадаченно.
— Вы сказали, ей двадцать лет.
— Ах да, — ответил он. — И в самом деле. Ей исполнилось двадцать пару месяцев назад. Видите, что со мной делают эти волнения. Я вдруг почувствовал себя ужасно глупо, что потревожил вас своими семейными проблемами. Слушаю себя и понимаю, что превратился в старую мямлю.
Не успел я вежливо возразить — дескать, он всего лишь кажется мямлей средних лет, — как Накодо уже встал, обошел стол и протянул мне руку:
— Господин
Я ничего не понимал, но, вероятно, такое можно понять, только когда у тебя есть девятнадцати- или двадцатилетняя дочь. В общем, я встал и потряс ему руку, улыбаясь так, будто в мире самое важное — это Накодо с его хлопотами.
— Кстати, мне сказали, что вы пишете для журнала.
— Я журналист, — сказал я. — Журнал «Молодежь Азии».
— Признаю, что не имел удовольствия читать его.
— Он для молодежи. Для подростков.
— О? Должно быть, увлекательная работа.
Судя по его тону, он считал мою работу такой же увлекательной, как налоговый кодекс. Хотя, с другой стороны, он, видать, из тех, кто тащится от налогового кодекса. По-любому сцена скоренько превращалась в подобие тех свиданий, когда вы оба знаете, что поцелуя на ночь не будет, а вот симпатичная прощальная реплика никак не придумывается.
Накодо поскреб в затылке. Я разгладил несуществующие морщинки на брюках. Мы обменялись серией неуклюжих улыбок. Только я начал кланяться, как он снова протянул мне руку. Затем мы поменялись ролями и попробовали еще раз. А потом оба сдались.
— Был рад познакомиться с вами, господин Чака, — сказал он.
Судя по фотографиям, он был рад перезнакомиться с толпами народу, но все равно эта фраза у него получалась корявой.
— Мне жаль, что это не случилось при более мирных обстоятельствах. Вас немедленно отвезут обратно в гостиницу. Еще раз простите за беспокойство.
Он открыл передо мной дверь. Выйдя из комнаты, я уперся взглядом в картину в дальнем конце коридора. Я не заметил ее раньше, или ее просто не было видно с моего места в кабинете. Скорее второе, потому что такую картинку не проглядишь. Липовый Уорхол [10] размером с рекламный Щит, пять одинаковых портретов Миюки в ярких тонах — флюоресцентно-оранжевый, неоново-синий, пенно-розовый. Лицо получилось не слишком похожим, но художник точно отразил ее главную черту. Родинка на холсте была размером с шар для боулинга.
10
Энди Уорхол (1928–1987) — американский художник в стиле поп-арт.
— Кстати, — спросил я, — что это за человек в инвалидном кресле?
Накодо печально улыбнулся:
— Видимо, вы познакомились с моим отцом. Надеюсь, он вас не побеспокоил. Иногда с ним такое бывает.
— Да все в порядке.
— Среди самых старых людей в районе Минато он — четвертый. Так что мы, в общем, гордимся им. Однако видели бы вы его, когда он был помоложе. Такой сильный, гордый человек. Даже когда-то был красивым. — Накодо на секунду задумался, потом добавил: — Господин Чака, может, это прозвучит ненормально, но иногда мне кажется, что самое жестокое в жизни — это продолжать жить.