Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы
Шрифт:
«Спасать Валлонию!» — кричат газетные заголовки. Но как? У правительства нет средств, все капиталы — в распоряжении частных фирм. А для них главное — ближайшая выгода. Оборудовать шахты заново очень дорого. Проще покупать уголь за границей — у тех же немцев.
В роли спасителей выступили дельцы из-за океана. В угольном бассейне появились химические заводы, построенные американскими фирмами. Некоторые шахты ожили, стали поставлять им сырье. Несколько сот безработных получили работу. Но всем ясно — это еще не решение проблемы. В случае кризиса американские фирмы закроют в первую очередь свои предприятия в Бельгии. А главное,
И об этом думают, спорят в беспокойном Льеже.
Сердце Гретри
Мадам Кольпэн предложила мне идти пешком. Она ведет меня в сторону от центра, через голый, свистящий на ветру бетонный мост, в район Льежа, который по-русски следует назвать Замаасьем.
Мадам Кольпэн — активистка местного отделения общества «Бельгия — Советский Союз», вдова героя Сопротивления. Он служил на железной дороге, бесстрашно, под носом у гитлеровцев, задерживал составы с оружием, учинял «пробки», переправлял в поездах беглецов из концлагерей и партизан, добывал для них железнодорожную форму.
Мадам Кольпэн битый час обзванивала по телефону льежские музеи — многие сейчас закрыты, туристский сезон кончился.
И вот мы идем улицами Замаасья — тихими и сравнительно малозакопченными.
Льеж за Маасом — особый Льеж. Как некогда Замоскворечье, он бережет традиции города. Он и внешне отличается от других районов. Мадам Кольпэн показывает мне «поталы». Это ниши, а иногда и балкончики со статуями девы Марии или святого. Сейчас, перед рождеством, в «поталах» стоят свечи, а на богородице видишь новенькое кружевное платье с чепцом, в валлонском стиле. В Николин день здесь можно было наблюдать крестный ход, который, как и всюду, вобрал в себя местный фольклор. Например, странный танец «тюрюферс», исполняемый у врат церкви, в красных валлонских костюмах.
На площади, в четырехугольнике трехэтажных домиков, стоит своеобразный монумент. Бронзовая женщина держит в поднятой руке марионетку. Комичного, носатого дядьку.
— Чанчес, — говорит мадам Кольпэн.
Так вот он, Чанчес, персонаж марионеточного театра! Представления теперь даются редко. Остался один старый режиссер-энтузиаст, может быть, последний… Однако бронзовый Чанчес окружен почти таким же вниманием, как в Брюсселе — Маннекен Пис. И Чанчес участвует в цеховых празднествах. И у Чанчеса много спецодежд и униформ, хранящихся в музее.
Мы сворачиваем в сонную улочку.
— Еще один квартал, — сообщает мадам Кольпэн.
За углом — такая же улочка. Скромные, неяркие жестяные флажки вывесок: пекарни, фармацевта. Шпиль невысокой церквушки. И дом, сразу бросающийся в глаза — самый большой тут и самый старый. Итальянские окна, внизу широкие, а чем выше, тем меньше.
— Дом Гретри, — говорит мадам Кольпэн.
Мы входим к Гретри, о котором я еще ничего не знаю, но ощущение у меня такое же, как в доме Рубенса в Антверпене. Где-то здесь — живой хозяин, сам Гретри. Наверно, это он смотрит на нас из рамки — молодой человек в парике, с лицом нежным и мечтательным.
Газовый огонь гудит в старинной печке, покрытой изразцами-картинками. Чья рука затопила ее?
Раздаются быстрые шаги. Я вижу добрые глаза, голубые, как васильки,
— Мосье Дюбуа, — говорит мадам Кольпэн.
— Вы находитесь в доме, — начинает Дюбуа, — где в тысяча семьсот сорок первом году родился наш знаменитый композитор.
Но официальный тон мешает старцу, как и тугой воротник. Дюбуа разминает его тонкими, еще не старыми пальцами и уже по-другому, доверительно, рассказывает о жизни Андрэ Гретри. Именно здесь ему и надо было родиться! Он, верно, с детства слышал валлонские песни и пылкую музыку «тюрюферса». Она летела в эти окна — площадь ведь рядом, веселая площадь ярмарок, гуляний, марионеток и бродячих циркачей.
«Поющая Валлония», пожалуй, особенно ярко проявила себя именно в музыке. Известны имена Цезаря Франка — видного композитора прошлого века, выдающегося скрипача Изаи, чьим именем названы конкурсы исполнителей, проходящие в Брюсселе. Гретри — первый крупный композитор Валлонии.
В восемнадцать лет Гретри вынужден был покинуть родной город, здешние музыканты дали ему все, что могли. Учиться в Рим! И юноша добрался туда пешком, с помощью контрабандиста, указавшего путь через границу.
Минуло немало времени — и романсы, песни, оперы Гретри получают известность. Нередко звучат в его музыке мотивы освобождения, торжества Человека. Композитор и вольнодумец едет в Женеву — беседовать с Вольтером. Гретри и сам пишет философские сочинения. Вольтер благоволит талантливому валлонцу.
Все это Дюбуа сообщает так, будто речь идет о его закадычном друге. Увы, Льеж почти не видел прославленного Гретри! По совету Вольтера композитор поселился в Париже. Завязалась дружба с Жан Жаком Руссо. Сердцем, умом, музыкой своей Гретри был с теми, кто штурмовал Бастилию, свергал монархию.
Дюбуа с благоговением показывает ящичек с клавиатурой — «дорожное пианино» Гретри, для тренировки пальцев. Гретри часто ездил, давал концерты. Под стеклом разложены произведения композитора — их множество. Опера «Земир и Азор» недавно шла по телевидению. Особенно часто исполняется симфония Гретри «Сельский праздник», написанная на народные, валлонские темы. О, он не забывал свою родину!
Я узнаю, что многие предметы мосье Дюбуа разыскал сам. Кто же он, этот милый, очарованный старец? Гид или ученый-искусствовед?
Но прерывать мосье Дюбуа сейчас нельзя, — голос его дрожит от волнения. Да, Гретри не забыл свой родной город: он подарил Льежу свое сердце. Но родственник композитора, человек тупой и жадный, заявил, что завещание Гретри нехристианское. Сердце человека может-де принадлежать только церкви. Этот негодяй решил нажить деньги! Он сговорился с парижскими кюре и решил выставить сердце Гретри в часовне, чтобы привлечь верующих и, конечно, подаяния…
Тяжба из-за сердца Гретри, беспримерная по ханжеству, лицемерию, отчаянному крючкотворству корыстолюбцев, тянулась пятнадцать лет. В конце концов адвокаты Льежа победили.
— Вы видели памятник композитору на площади, перед нашим Оперным театром? В постаменте есть оконце, и там горит свет. Оно там — сердце нашего Гретри.
Осмотр дома и музея окончен. Мосье Дюбуа выключает газ в изразцовой печке.
Мы горячо благодарим его. Очутившись на улице, я не жду просьбы мадам Кольпэн и забрасываю ее вопросами.