Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы
Шрифт:
Сейчас здесь — жилище летучих мышей, ящериц. Осколок Виандена средневекового, упоминаемого не только летописцами, но и капелланом Германом, самым ранним люксембургским поэтом. В своей келье он изложил стихами сказание о святой Иоланде Вианденской.
В замке шумно, весело. За столами сотни гостей. Одна Иоланда грустит, не притрагивается к яствам. Напрасно уговаривает ее молодой граф.
Ты исполнишь ли, сестра, что я велю,
Своевольства дольше я не потерплю,
Окажи почтенье мне с моей женой,
Иоланда не находит себе места на свадьбе брата, ее ничто не радует в родовом поместье, — она решила стать монахиней. Поэма написана в тринадцатом веке. В ней шесть тысяч строк. Это едва ли не самое грандиозное в тогдашней литературе восхваление католического благочестия.
Куда ближе нам другая глава истории Виандена.
У моста через Ур, на набережной, стоит небольшой, вросший в землю дом. Посетителям показывают комнаты, оклеенные старыми, выгоревшими обоями, конторку, чернильницу… Можно прочитать слова, произнесенные однажды здесь на крыльце растроганным седовласым человеком.
«Я хотел бы все ваши руки собрать в своей, крепко сжать своей рукой…»
У крыльца собрались местные жители, в их числе музыканты, члены ансамбля «Рабочая лира». Они пришли, чтобы сыграть серенаду в честь дорогого гостя — Виктора Гюго.
Гюго приезжал сюда несколько раз. Он очень любил Вианден. Ему нравилось просыпаться на широкой деревянной кровати, вдыхать полной грудью воздух у открытого окна, над речкой в солнечных бликах, нравилось бродить по лесам и среди развалин графской твердыни, на осенней ярмарке орехов.
Однажды на колокольне ударили в набат. Гюго выбежал одним из первых, взял ведро, всю ночь вместе с другими гасил пожар.
Гюго видели на осенней ярмарке орехов, в толпе, у каруселей, видели в таверне с крестьянами за стаканом «кватч» — здешней сливовицы.
«У вас, Сен Жак, — говорил Гюго местному леснику, — благодатная прекрасная земля, но вот сеньоры построили замок-крепость, и он повис над всей округой, как штык, воткнутый в вашу землю, и соки земли вытянули тунеядцы. С тех пор прошли века, замок разрушен, но сеньоры остались, и по-прежнему все богатства земли, добытые вами, идут к ним».
Последний раз Гюго занимал комнату в доме у моста летом 1871 года. «Меня гонит непогода», — говаривал он. Теперь даже Брюссель — постоянное убежище писателя-изгнанника — отказал ему в гостеприимстве. Гюго тяжело провинился в глазах бельгийской королевской власти. Он объявил в газетах, что его дом в Брюсселе открыт для парижских коммунаров. Для тех, кто избежал расправы и ищет приюта за рубежом.
Горько на душе у Гюго. Он знает, что в Париже свирепствуют палачи. «Грозный год», — так называется цикл стихотворений, рождающихся в Виандене. Поэзия скорби, негодования.
Но вера в будущее не покинула Гюго и в тот зловещий год. Наверно, любимый Вианден, славные, простые, неунывающие друзья помогали держать перо…
Дом у моста — святыня в Виандене. О Гюго говорят так, как будто он все еще живет здесь. Как будто его следы отпечатались на заснеженном мосту через Ур.
Неслышно
Так закончился первый день дальнего рейса по маленькому Люксембургу.
В люксембургской Швейцарии
Право, километры здесь другие. Всего-навсего сотня их намоталась на спидометр — расстояние, по нашим масштабам, пустяковое. А на нем, между тем, что-то около двадцати городов, несколько областных наречий. В одном селении мы слышали знакомое «гуден мойен», в другом, — «мюрген». От волнистых равнин юга страны, лишь кое-где зачерненных лесом, мы проехали по мозельской долине винограда, затем поднялись по ступеням хвойных Арденн. Сменились пейзажи, климаты.
Что же еще в запасе у Люксембурга — маленького волшебника? Неужели новые неожиданности? Представьте — да!
Городок Клерво как будто сполз с крутой горы вместе с обвалом. Стряхнул с себя песок, гравий и, едва удержавшись на приречном карнизе, впился в ложбины своими зигзагообразными, отчаянно раскиданными улицами. Пропадая в провалах почвы, они словно прячутся от надменного двухбашенного храма. Из всех домов городка видно это серое, грузное здание, громоздящееся на холме. Волей-неволей глядишь на него снизу вверх. Кажется, даже пустые окна заброшенного замка взирают на аббатство с немым подобострастием.
Зловещая слава у аббатства Клерво. Здесь проповедовали самые жестокие изуверы. По их приказу жгли людей на кострах.
Старинная постройка кажется новой — так старательно ее поддерживают, заделывают трещины. Розовые, сытые священнослужители выходят из ворот аббатства. Им тут вольготно, Люксембург и ныне именуется крепостью католичества.
Одна из крупнейших партий в стране — католическая. Все школы — под надзором церкви. Получить место учителя можно только по ее рекомендации. За учащимися зорко следят классные дамы — монахини, классные наставники — монахи. Колледж Атенеум был основан в шестнадцатом веке при испанском короле Филиппе и герцоге Альбе, при свете костров инквизиции. Отцы-иезуиты по-прежнему обучают в нем молодежь.
Все отрасли труда охвачены католическими профсоюзами. А ремесленники, как и встарь, объединены в цеха, и каждый цех имеет своего святого покровителя. Вчера я прочел в газете, что кузнецы и слесари справляли свой праздник — собрались на обед, а затем отправились на мессу в честь цехового патрона, святого Элигия.
Святой Губерт — патрон охотников. Его день — 3 ноября, и поэтому ноябрьская сессия парламента может состояться лишь в первый четверг после этого праздника. Не все члены парламента увлекаются теперь охотой, но обычай сохранился…