Тюремные дневники, или Письма к жене
Шрифт:
Вечером получаем довольно забавную маляву. Просьба придумать погоняло некоему Коле. Тридцать лет, женат, двое детей, образование высшее, инженер-путеец, статья — хищение. Для победителя Коля споет (!) на решке.
— Интересно, что же он будет петь?.. — лениво размышляет вслух Костя. — «Мурку» какую-нибудь, что ли? Или «Владимирский централ»?
— Да нет, просто арию из «Щелкунчика», — не без юмора отвечает ему Витя.
Победил в итоге вариант Цыгана: «Стрелочник». Что же касается песни… Не знаю уж точно, что он там «пел», но вряд ли эта дикая какофония звуков была арией
Понедельник, 12 мая
Приходил адвокат. На обратном пути попадаю в один стакан с каким-то молодым, наголо обритым парнем в шортах и майке, похожим на штангиста. Он сидит, я стою. Стакан маленький, лавка узкая, двоим сидеть негде. Минут через пять встает, вежливо говорит мне:
— Садись. А я теперь постою.
Некоторое время молчит, а потом спрашивает:
— Москвич?
— Да.
— А какая статья?
— Мошенничество.
— Условно как-нибудь не надеешься получить?
— Да нет. Какое там «условно»! А у тебя какая статья?
— 162-ая.
— Это разбой, что ли?
— Да. Тут полтюрьмы за разбой сидит.
— А ты москвич?
— Нет. Из Иваново.
— А ты на какой срок рассчитываешь?
— Я уже получил. Пятнадцать особого.
(Господи-боже!)
В камере наливаю таз, бросаю в него два кипятильника.
— Ты чего, Серег, стираться собираешься? — спрашивает Витя.
— Да, придется. Хотя, блядь, честно говоря, совершенно не хочется!
— Я до вас в камере сидел, там пидорчонок был, — замечает Вася. — Все мыл, стирал. Идем в баню, он берет таз общий — ему туда кидают все подряд: белье, носки грязные — и стирает.
— Вот бы нам такого, — вяло бормочу я, замачивая белье.
— Я его так жалел! — продолжает между тем Вася. — Его на общаке узбеки опустили. Избили и опустили.
— Значит, было за что, — замечает проснувшийся Цыган. — Просто так не опускают.
Все замолкают. Разговор начинает быстро затухать, но тут Вася совершенно неожиданно придает ему новое направление и начинает рассказывать об армейских порядках и нравах.
— В армии все, как на гражданке. Как на гражданке что-то начинается — сразу же волна до армии доходит. Скажем, пидорасы.
Вдруг солдаты исчезать начали! У нас такого никогда не было! С вечера — нет. А утром — на месте. «Где был?» — «Да я заблудился…»
Ну, хуйню всякую несут. Мы понять ничего не могли! А им же на свидания надо ходить! Таких же, как они искать. Только потом уже разобрались, что к чему, как их различать.
— И как? — интересуюсь я.
— Они очень чистоплотные. Портянки непрерывно стирают, могут даже в белых носках в сапогах ходить. Пахнет от них всегда очень хорошо.
Одеколоном или даже духами.
— Активные или пассивные?
— И те, и другие.
— Да, интересно! Сколько у вас там в армии всяких проблем.
Пидорасы, дедовщина…
— Ну, с дедовщиной-то бороться несложно, — небрежно роняет великолепный Вася. — Нужно взять главного и публично унизить перед строем. Я когда был капитаном, ротным, у нас туркмен был богатый. Я его для начала обрил наголо — так он у меня до конца службы и ходил.
Потом вызвал и говорю: «Я тебе еще и яйца обрею! Я твою бабушку ебал!» Мать им нельзя говорить, они обижаются, а бабушку можно — только смеются. А он богатый был — он
А вообще надо в первый же день, как только новые в роту придут — на них еще форма вся мешком висит и пр. — каждого прикрепить к старослужащему. «Если что с ним случится — ты в самую последнюю очередь домой уйдешь или вообще в дисбат!» И он пылинки с него сдувать будет, всему учить. И за полгода из него уже солдата сделает. Он же понимает, что действительно от меня полностью зависит, когда он домой уйдет. А домой всем хочется!
— А как ты вообще относишься к армии? — с любопытством спрашиваю я Васю.
— Если бы у меня был сын, я бы ни при каких обстоятельствах не хотел, чтобы он служил в армии! — твердо и без колебаний отвечает мне он.
Любопытно!.. Вообще, Вася вызывает у меня все больший и больший интерес. Похоже, мое первоначальное мнение о нем, как о безобидном пожирателе колбасы и сыра, оказалось глубоко ошибочным.
Р.S. Андрей, кстати, опять уехал. «По сезону!»
Р.Р.S. Между прочим, Витя, в свое время рассказывал, что один из его подельников (майор милиции, кажется) все это время просидел на 4-ом спецу в БС-ной камере. Камера большая, на двенадцать-пятнадцать человек, так что он много там всего перевидал. Сидят там, в основном, всякие милицейские шишки, на воле у них остаются друзья, которые им помогают. В результате многие быстро освобождаются. Так вот, освобождаются — и сразу «прут в гору». Идут на повышение!
Почему? Такое впечатление, что они после отсидки вызывают у своего начальства уже особое доверие. Этот, мол, не подведет!
13 мая, вторник
Только вернулся со встречи с тобой (со свиданки) и начал обсуждать ее с Костей и Витей («Ну как, ты доволен? Правда, настроение сразу другое?» и пр.), как дверь камеры с лязгом распахивается. На пороге — кум. «Toujours lui! Lui partout». (Везде он! Он — повсюду). Сразу же всплывает у меня в памяти строчка известного стихотворения Гюго, посвященного Наполеону.
«Все выходят!» Шмон! Нас заводят на сборку — в осточертевшую уже пустую бетонную коробку в конце коридора. Чувствуем мы себя на этот раз, честно говоря, не совсем спокойно. На днях мы наконец-таки решились и загнали, как ты знаешь, в камеру трубу. И вот — шмон! Что это — простая случайность или же?..
Если случайность — трубу они хуй найдут! Чтобы ее достать, надо разобрать телевизор. Если же не случайность… В общем, посмотрим.
Сейчас все станет ясно.
Пока стоим, ждем. Точнее, Костя с Витей сидят на корточках, остальные (и я в том числе) бесцельно и тоскливо слоняемся по камере. Думаем, чем все это кончится? Если трубу все-таки найдут…