Тюремный романс

Денисов Вячеслав Юрьевич

Вот на этом чуде японского машиностроения Кусков и подъехал к мерцающему разноцветными бликами двухэтажному дому с огромной вывеской – «Третья Пирамида». В очертании одной из них то появлялся, то снова исчезал профиль фараона, похожий на морду рыночного вьетнамца, и Виталька, с сарказмом сплюнув под ноги подбежавшему халдею, сказал, что машина будет стоять тут, а не на стоянке, и он никому не позволит «совать в нее немытое рыло».

Вмешалась было охрана, но увидев, с кем имеет дело, угомонилась.

За вход пришлось отдать десять долларов, и Кусков, со злостью думая о том, что с такими расценками

три месяца сбора средств легко могут превратиться для Локомотива в один, шагнул внутрь.

Тут его расстроил охранник. Мужик в одеждах, похожих на униформу портье, стал водить по нему металлодетектором, как по чернобыльцу, вырвавшемуся из блокады.

– Что ты на мне ищешь, олень?

– «Железо», – виновато, давно узнав Кускова, оправдался охранник.

– Ты по голове себе поводи, – посоветовал Виталька и шагнул за турникет.

Страж его узнал, однако стал проверять, что никогда не случалось ранее. Это Кускова насторожило и заставило сосредоточиться на лицах служащих. Посетители его не интересовали. Натыкаясь на вялые взгляды крупье и официантов, Виталька прошел вглубь и притормозил у стола с рулеткой. Закурил и, бросив взор на занавешенное жалюзи окно второго, административного этажа, стал высматривать в зале знакомые лица.

И сразу же наткнулся взглядом на Бобыкина – управляющего казино. По всей видимости, о прибытии Витальки ему уже кто-то стуканул, потому что его глаза, обычно прищуренные, сейчас смотрели между собранных пластин жалюзи так, словно Бобыкин увидел в зале снежного человека.

– Делайте ставки, господа, – объявил крупье, и Кусков пошел делать.

Преодолев лестницу на второй этаж в три прыжка, он распахнул дверь в кабинет управляющего в тот момент, когда Бобыкин, держа трубку у уха, лихорадочно втыкал палец в кнопки телефона.

– Куда звоним? – ядовито поинтересовался Виталька, нажимая рукой на рычаги.

– Меня жена сегодня к ужину ждала, а я вынужден задержаться, поэтому…

Вырвав у управляющего трубку, Кусков врезал ею Бобыкину по лбу. Что-то треснуло, и из верхней части трубки вывалилась мембрана.

– Твоя дурочка сидит убалбешенная у «однорукого бандита» и пытается сорвать джек-пот. Ты кому врешь, чухомор?! Забыл, кто с тобой разговаривает? Так я напомню! – Виталька поднял со стола «Панасоник» и с размаху опустил его на голову Бобыкина. – Это я, Штука!!

– Виталя, я ничего плохого не хотел!.. – прижимая к темени ладонь, взмолился Бобыкин. – Яша сказал, чтобы я, когда тебя увижу, позвонил ему. Он зачем-то встретиться с тобой хочет!

– И кого еще он попросил позвонить сразу, как меня увидит?

– Да всех, наверное!

Усевшись в кресло управляющего, Кусков крутнулся на колесиках.

– Бобыкин, когда ты последний раз видел Яшку?

Тот сказал, что три дня назад. На вторичный вопрос Кускова о том, когда Локомотив обещал появиться в казино, ответил, что таких обещаний от Шебанина не слышал.

Виталька подумал, щелкнул пальцами и велел привести сюда крупье по фамилии Зинкевич и официанта с ужином.

На этот раз Бобыкин был более понятлив и выполнил требование так же быстро, как выполнял бы приказ Локомотива. Впрочем, что в этом удивительного, если он знал, что Яшка и Виталька, два терновских авторитета, – друзья

не разлей вода?

– Я не понял, а где компот? – спросил Штука, пытаясь рассмотреть на посеребренном разносе, среди отбивных и зеленого горошка, хотя бы маленький графинчик. – Третье где?

Бобыкин обреченно поморщился и велел принести спиртное. Среди всего предложенного Виталька выбрал «J&B» в бутылке и напомнил:

– Зинкевич.

Того оторвали прямо из-за стола и велели подниматься наверх. После таинственного исчезновения Локомотива, который не появлялся в своих казино уже трое суток, появление Кускова расценили как нормальное. Что в голове этих товарищей – неизвестно. Их мысли – загадки, их души – потемки. Раз Локомотива нет, значит, так оно и надо. Явился Кусков, нужно понимать, что и тут все продумано. Сам же Бобыкин звонил Яше уже четырежды в течение трех дней, но всякий раз натыкался на тишину. То есть – длинные гудки.

– Зина, скажи мне, пожалуйста, как прокурорский Пермяков оказался на киче?

Зинкевич моргал и молчал. «Вогнал» Рожина в долги перед Локомотивом именно он, Виталька это уже знал и сейчас требовал отчета о проделанной работе.

– Что ты ставнями хлопаешь, как будто тебе кукурузу в зад вставили? Бобыкин, у тебя в штате глухой крупье. Может, он еще и слепой? – Прихватив со стола папку с документацией, Штука метнул ее в голову Зинкевичу.

Однако тот присел еще тогда, когда Виталька замахнулся. Папка, хлопая мультифорами, как крыльями, врезалась в кубок победителя чемпионата, на котором красовалась фигурка с клюшкой для гольфа, и рухнула на паркет.

– Зина, я пришел сюда не для того, чтобы смотреть на твою загадочную рожу, – заметил Виталька. Подумал о чем-то и налил себе из зеленой бутылки. Выпил и вытер губы. – Не затем… А потому я даю тебе две минуты времени обдумать ответ, потому что необдуманный мне не нужен, и ты расскажешь мне, как следак, сделавший все, чтобы меня выпустили на волю, оказался на моем месте. Мне наплевать на него – чем больше их туда попадет, тем лучше. Однако именно из-за этого парня у меня могут возникнуть недопонимания с судебными органами. А мне этого очень бы не хотелось. Я и без того в этом городе болтаюсь, как роза в проруби. За свободу я готов умереть, а раз так, то ты должен понимать, Зина: если я сам готов за нее умереть, то убить кого-то за нее мне – как два пальца об асфальт.

– Виталя… – глядя, как Штука вливает в себя очередную порцию, промолвил Зинкевич. – Я исполнитель. Что я могу сказать? Мне Яша сказал – «опусти» Рожина за столом и приведи ко мне. Я «опустил» и привел. Точнее, не я, а люди Рожину подсказали, куда за бабками идти. Людей, понятно, я подготовил.

– Пошел вон отсюда, – попросил Бобыкина Кусков. – И ты пошел.

Следом за управляющим кабинет покинул официант.

– А теперь подробнее, Зина. Ты знаешь, почему я сразу твою фамилию Бобыкину назвал? Потому что в Тернове всего один ублюдок, которому все равно, кого «опускать». Дали бабок – знакомого «опустил», дали побольше – «опустил» друга, дали очень много – мать. И при этом тебе даже не приходит в голову, что, выполняя просьбу Локомотива, ты подверг мою свободу, за которую я готов умереть, большой опасности. Ты знаешь, что такое ментовская месть?