Тюремный романс
Шрифт:
– Я вас не понимаю.
– Думаю, что поймете сразу, едва я доложу начальнику ГУИН, как майор Качалкин во время исполнения функциональных обязанностей в двадцать три часа сорок семь минут выходил на улицу, садился в машину к одному из активных членов организованной преступной группировки Шебанина и беседовал с ним почти четверть часа. Теперь вопрос стоит так: как правильно выйти из обстоятельств, которые для майора Качалкина беспременно закончатся увольнением. В лучшем случае. И это в тот момент, когда за плечами накоплен гигантский стаж в восемнадцать лет и семь месяцев. А в худшем случае – судимостью.
В голове майора кипела работа. Глупо отпираться, когда тебе сообщают такие подробности. Версии вылуплялись, как цыплята в инкубаторе в период созревания. Некоторые из них погибали, не успев сделать первого вздоха. Щелк!.. Щелк!.. Щелк… Локомотив подставил – умерла… Его человек, приехавший от него по звонку, – умерла… Пятьдесят баксов – из кассы СБ ГУИН – сдохла… В этом случае его «забраслетили» бы прямо на улице. Тишкин не дурак, чтобы рисковать такой суммой, как пятьдесят долларов.
– Вы слишком напряжены, майор, – заметил Тишкин. – Расслабьтесь. Я вам подскажу, что нужно сделать. Сказать: «Да, я выходил на улицу, нарушив инструкции, и я беседовал с членом ОПГ в его машине».
– Я не знал, что он преступник, – нашел альтернативный ответ Качалкин.
– Вот видите! – Тишкин ткнул в него пальцем и посмотрел на Струге. – Это наш человек. А вы: подонок, подонок… Какой же он подонок, если готов с нами работать?
– Еще не вечер, – подыграл Антон Павлович, что, впрочем, осталось незамеченным.
– Кто эти люди? – справился осунувшийся Качалкин.
– Это люди, которые видели, как дежурный решал вопросы с преступником. Какая вам разница, кто они, если с вами разговариваю я?
– А я с вами разговаривать не буду, – вдруг отрезал майор.
– Нет проблем. Сейчас я тебе покажу второй вариант разговора.
Вынув из кармана телефон, Тишкин быстро набрал номер.
– У тебя есть секунд двадцать до того момента, пока разбуженный начальник Управления не подойдет к телефону. Представляешь, в каком состоянии он это сделает?
– Да что вам нужно-то?! – взвился майор. – Я что, отказываюсь разговаривать, что ли?! Главное, чтобы не обвинять!..
– Вот видите, – снова развернулся к Струге Тишкин и убрал телефон в карман. – А вы: сука конченая, скот продажный… Это наш человек. Наш! И он еще покажет вам, как бандюков разводить!.. – И резко склонился над столом: – Я правильно говорю, Качалкин?
– Правильно…
– Вот так. А сейчас говори, майор: что просил Локомотив передать Ферапонтову?
Понимая, что навек попадает под настроение Тишкина, дежурный повторил вслух текст записки.
– Очень хорошо, – похвалил майор, словно беседовал с верным товарищем по службе. – А что велел передать Ферапонтов?
Качалкин, все больше завязая в трясине зависимости, передал разговор с Сорокой.
– Значит, после следователя, в твою смену? – переспросил Тишкин. – Браво, майор. Не сомневайтесь в том, что руководство узнает о том, какую помощь вы оказываете в проведении оперативно-розыскных мероприятий.
Антон вмешался тогда, когда начальником СБ дело было сделано до конца.
– Вы будете передавать записки от Ферапонтова Локомотиву и от Локомотива Ферапонтову. И будете делать это с теми нюансами, на которые мы вам укажем.
А у Качалкина был выбор?
– Конечно,
– Качалкин, – не выдержал Струге, вставая. – Вы пьете слишком много чая. Рано или поздно у вас лопнет мочевой пузырь и вы ошпарите себе ноги.
– Вы обещаете поступить со мною честно? – тихо спросил майор выходящего последним Тишкина.
– В отношении вас я обещаю тесную дружбу со своей стороны. – Тот остановился, подождав, пока за Пащенко захлопнется дверь, и воткнул свой палец под бляху дежурного. – Только не нужно делать ходы, полагая, что они гениальны. Я дышу тебе мятой в затылок, майор. Если решишь уволиться раньше чем через семнадцать месяцев, я тебе напомню второй вариант разговора. До дембеля крест нести, Качалкин, до дембеля!.. До полной выработки максимального трудового стажа. И еще пяток лет сверху. В сорок семь получишь именные часы с моей фотографией на циферблате, картину «Закат над Терновкой», удочку с монограммой начальника ГУИН и отвалишь в сторону. Будешь выуживать линя, смотреть на часы и молить небо о том, чтобы у меня однажды не испортилось настроение.
На том и расстались. До послезавтра.
Оно наступило для Качалкина столь же быстро, насколько мучительно медленно тянулись часы для Вадима и Антона Павловича.
Сорока едва дождался момента, когда в камеру зашел дежурный. Окинув взглядом скорбный вид Белки и Ферапотова, тот приказал последнему выйти. Сорока выбежал в коридор с таким энтузиазмом, что едва не сбил майора с ног.
– Написал?
– Конечно, конечно, – запричитал Ферапонтов. – Ты только сейчас же отдай, а?
– Ага, – пообещал Качалкин. – Сейчас тебя заведу и сразу побегу.
Разговор шел в той же пустой камере, что и накануне, но на этот раз Качалкин был уверен в том, что делал, поэтому мог позволить себе непринужденный юмор.
– А когда отдашь?
Майор сказал, что после обеда, вернул Ферапонтова в камеру и приехал в кафе, где его ждали Тишкин, Струге и Пащенко.
«Меня разводят на З. и Г. Следак знает все. Знает и о том, что мы были на Терне в тот момент, когда З. и Г. купали Р. Я удивляюсь, откуда он все знает, и не знаю, что говорить, чтобы все было правильно. Поэтому молчу. А что толку молчать, если следак прямо спрашивает – зачем Л. подставлял прокурорского? Короче, процинкуйте, что грамотно базарить. Сигарет надо. Как «Динамо» сыграло с «Зенитом»? С.».
– Шедевр конспирации, – поморщился, как после дольки лимона, Струге. – Знаешь, Вадим, почему все у него «З», «Г», «С» и «Р», а Пермяков – «прокурорский»?
– Не помнит фамилии, – пожал плечами зампрокурора.
– Вот именно. А почему не помнит?
Пащенко повторил жест. Струге улыбнулся.
– Потому что Ферапонтов уверен, что все эти «З» и «Г» Подлиза поймет, а вот «П» – нет. Значит, обработка Сашки проводилась без участия этих двоих дегенератов. Они слышали звон, а вот кто звонил и по кому – нет. Значит, Шебанин работал напрямую с Рожиным.