Тюремщица оборотня
Шрифт:
Перед тем как взошло солнце, совсем немного, не дождавшись первых лучей нового дня, измученное сердце Тобиаса Бутимера перестало биться. В место работы девушка пошла на кладбище и отдала два серебряных гробовщику.
За повозкой, на которой везли гроб, совсем не спавшая в ту ночь девушка, брела одна. Мимо по замерзшей улице, проходили прохожие и провожали её безразличными взглядами. А в небе кружили первые снежинки.
Когда Мина вернулась домой, чтобы сворить кашу для узника, её поразила удушливая жара в комнате. Тетя сидела у печки и заталкивала в неё очередное поленце, которое еле влезало.
– Тетушка что ты делаешь?–
Сегодня Кур не сказала ей ни слова, женщина будто впала в ступор и двигалась, скорее по инерции. Она постарела за эту ночь и выглядела древней старухой, хотя на самом деле ей было около пятидесяти.
–Тобиас… – Рассеяно ответила тетя. – Тобиас вернется замерзшим. Ему нужно будет, согреется. Иначе он заболеет, мой Тоби… – И тетушка стала засовывать в печь еще одно полено.
Мина смотрела на неё в ужасе. Кажется от горя, бедная женщина повредилась в уме. Мина растеряно стояла рядом с ней и не знала что делать. Лекарства от такой болезни точно не существует, к аптекарю за микстурой можно даже не идти. Но стоять так, весь день, тоже нет смысла. Уже почти двенадцать, она еще не ходила в замок.
Девушка поставила на печь котелок с крупой и наклонилась к корзине с дровами, что бы забрать её. Оставлять бедную тетушку одну очень не хотелось, но им нужно на что-то жить. Могильщикам пошли последние медяки, и в карманах Мины было совсем пусто.
– Достаточно. – Строго сказала она тетушке, тоном, которым обычно обращаются к детям. – В доме уже слишком жарко. Не нужно больше дров.
Она вынесла корзину за порог, под навес с поленницей и вернулась обратно. Вода уже закипела. Тетушка поглядывала на неё с беспокойством и постоянно теребила в руках уголок своего передника. У неё был растрепанный вид. Глаза опухли от слез.
– «Она ведь даже не переодевалась со вчерашнего дня. – Подумала Мина. – Прейду и искупаю её. Это отвлечет тетю».
– Я ухожу в замок, – Почему-то громче обычного стала объяснять Мина, как будто тетя не обезумела, а оглохла. – Но очень скоро вернусь. Печь не успеет остыть до моего возвращения. А потом я принесу дровишек, мы согреем воды и искупаем тебя. Да?
Тетушка согласно кивала ей, но видимо смысл слов до конца ей был не понятен.
– Ты ведь подождешь меня? – Спрашивала девушка. – Вон там, у окошка.
Мина потянула старушку за руку и усадила на широкую скамеечку у окна. Пусть смотрит на улицу и не вспоминает о печке. Когда каша сварилась, она отсыпала часть в тарелку и пошла в замок. Она уже не видела как Кур, посмотрев на удаляющуюся спину племянницы, встала и вернулась к печи. Открыв дверцу, она огляделась думая о муже. Он вечно мерз. Мерз и болел. Взяв с пола веник, она затолкала его в печь, потом сунула туда же полотенце и деревянную тарелку с кашей. Стянула со стола льняную скатерть и тоже толкнула её в огонь…
Урсул ждал Серую Мышь и очень беспокоился. В камере не было окон и оборотень, не знал который час, но судя по показаниям его биологического хронометра, она давно должна была прийти. Что-то случилось… Внутри у него заболело и заныло. Почему она не идет?
Он поднялся и побродил по камере. За последние месяцы на нем снова наросли мышцы, и даже кое-где завязался жирок. Новая тюремщица кормила его так, словно готовила на убой. Он не мог съесть все, что она приносила и теперь, под матрасом узника хранился приличный запас сухарей, а в подвале завелись
Теперь она даже иногда разговаривала с ним. Она делала это очень странно… Словно принимала его за своего домашнего пса. Но Урс не возражал, пусть остается в своем глупом неведении. Он никогда не отвечал ей и подозревал, что Мышь считала его не достаточно умным, чтобы он мог говорить. Теперь, когда между ними, по мнению Урсула, установилось что-то вроде легкого доверия, он хотел бы с ней общаться, но не знал, как начать. Оборотень даже не ходил при ней, боясь спугнуть. Пусть думает о нем как о слабом пленнике.
Поток его мыслей прервал скрип входной двери. Урсул вернулся к решетке и сел на пол. Девушка ворвалась в подземелье вместе с порывом морозного ветра и ворохом снежинок. Серый плащ, серебрился инеем в блеклых лучах зимнего солнца. Из-под капюшона выглядывал красный от холода нос. Она расстроено сопела и, не посмотрев в его сторону, вывалила в миску кашу из котелка. Минута, и видение исчезло.
Урсул думал, что она вернется, и как всегда принесет что-то еще. Потом посидит тут на стуле, болтая ногами. Но нет. Она ушла… Оборотню стало грустно. Он расстроился и совсем не из-за еды, есть как раз совсем не хотелось. Он встал, подпрыгнул, ухватившись за верхний ряд прутьев, и стал подтягиваться. Когда руки устали он спрыгнул и стал приседать, тренируя ноги. Затем долго отжимался и повторял ежедневный набор упражнений, пока обессиленный, не упал на пол. Теперь на душе стало легче, хотя беспокойство за Серенькую Мышку продолжало грызть где-то под ребрами.
К ночи, он улегся на свой трухлявый матрас и, вытащив немного заплесневелый сухарик, принялся его грызть. Открылась входная дверь… И закрылась… Уже странно. Оборотень замер. Мина приходила один раз в день и всегда оставляла её открытой. В потолке погреба были проведены вентиляционные трубы, но воздух в подвале, все равно застаивался и отдавал сыростью. Человечка оставляла дверь нараспашку, чтобы он выветрился. Урсул принюхался. Неужели к нему пожаловал кто-то другой? Запахло гарью. Волк видел в темноте не так хорошо как на свету, но достаточно, что бы различить закутанную в плащ фигурку.
– «Мышка!» – Это все же она.
Но…Что-то с ней не так… Шаг заплетается, пахнет горелыми тряпками, так, что аромат самой девушки не слышен. И кажется, плачет? Она прошла вдоль стены и, не зажигая свечу, осела где-то в дальнем углу, за умывальником. Она скулила там долго. Иногда подвывая и что-то выговаривая. Потом затихла. И по тихому сопенью Урсул понял, что она спит. Он сидел возле решетки и слушал дыханье спящей девушки. Её обидели. Обидели его маленькую Мышку. Кто? За что? Оборотень дышал тяжело обеспокоенно, переживая за свою тюремщицу. И радостно. В подвале, кажется, даже стало светлее от того, что в одной комнате с ним спала еще одна живая душа.