Тюремщик

Гарина Дия

– Конец новейшей истории, – хмыкает Дэмьен, аккуратно откидывая одеяло и осторожно спуская на пол босые ноги. – Только я не пойму, дядя, зачем цитировать мне учебник для пятого класса.

– Затем, что в этой истории одна за одной идут нестыковки и натянутости. Затем, что мы на самом деле не знаем, что именно произошло. Затем, что я хотел с тобой поговорить не только о переводе заключенного. Консул знает, что наша семья нужна ему. Мы стоим лишь на ступень ниже его рода. Наш долг священен, а почет велик. Тебя не удивляет, что Тюремщики не только всегда премьеры, но и ближайшие друзья каждого поколения консулов. Я и Квентин. Ты и Юлиан. Консулы всегда понимали, что нас лучше

держать в друзьях, чем делать врагами. И все потому, что у нас есть то, чего ни у кого нет и никогда не будет. Живой (ну почти живой) свидетель переломного момента нашей истории. Источник бесценной информации…

– Наш заключенный.

– Совершенно верно.

– И что из этого следует, дядя?

– Что пришло время кое-что изменить, и ты должен помочь в этом. Нет, не перебивай! Сначала послушай. Случай выпал очень удачный. Ты не обучен, твоя Комната еще не стала Камерой…

– Но, дядя, откуда ты?.. – почти вскрикнул Дэмьен.

– Ты думаешь, мы рождаемся с настоящими Камерами в головах? – рассмеялся Бертран Тюремщик. – Ошибка, мальчик мой. Нас этому долго учат. Мы каждый день трудимся, переделывая наши детские Комнаты в тюремные камеры. В такие, о которых ты даже и помыслить не можешь. Думаешь, фраза «осужден на вечные муки» возникла на пустом месте?

– Но, дядя, мы же не… – у Дэмьена даже в горле пересохло, и он, осторожно поднявшись, дотянулся до бокала с вином, а затем осушил его буквально одним глотком.

– Не пытаем, ты это хотел сказать? – Бертран жестко прищурился. – А если я отвечу «да», ты согласишься на перевод?

– Я…

Хорошо, что Дэм осушил бокал до дна, иначе дрогнувшая рука щедро плеснула бы вино на белую кружевную скатерть.

– Не дергайся. Ты же с детства слышал фразу «я – Тюремщик, а не палач», верно?

– Значит, кроме Тюремщиков, есть еще и Палачи? – Дэм только и мог, что головой качать, наверное, чтобы лучше разложить по полочкам шокирующую информацию.

– Есть, – Бертран коротко кивнул. – И поверь, дело свое они знают. Так что если пообещать заключенному в обмен на определенные сведения спокойное существование без страданий… Думаю, лучше ему согласиться. А ты должен будешь убедить его в этом. Самое главное, чтобы консул оставался в неведении…

– Дядя, прости, но у меня голова идет кругом, – Дэмьен даже покрутил ею для наглядности. – Я и половины инфы не осознал. Но, кажется, понял одно: ты решился на переворот.

– И снова ошибка, Дэмьен. Переворот в мои планы пока не входит. Но мне нужна некая гарантия, нужен туз в рукаве. Ты ведь заметил, что консул изменился. Еще год назад все было хорошо, а сейчас я назвал бы его параноиком. Он боится. Он гневается. Он жестоко расправляется с инакомыслящими. Наместники уже сами готовы переворот совершить. Надеюсь, суть ты уловил, и я спрашиваю тебя: готов ли ты исполнить не только долг Тюремщика, но и долг истинного гражданина Города?

– У меня есть время подумать? – спросил Дэм, вертя бокал между ладонями.

– До завтрака.

– Хорошо, дядя. За завтраком я тебе отвечу.

* * *

Завтрак наступил слишком скоро. Дэмьен не успел не только все как следует обдумать, но даже нормально одеться. Сначала вернулся доктор Родригес и устроил ему полный осмотр, после которого с разочарованием констатировал, что его особый пациент в относительном порядке. Потом дядя прислал камердинера, чтобы подобрать Дэму «подходящую для молодого хайсита одежду». Следом за камердинером явились слуги с кипами, на взгляд Дэмьена, сущего барахла. Потом, игнорируя протесты, степенный и полный достоинства камердинер принялся подбирать Дэмьену наряд. Именно наряд.

Потому что обычной и даже торжественной эту одежду назвать было нельзя. «Молодой хайсит» попробовал возмутиться, но вдруг понял, что сегодняшний завтрак – не просто принятие пищи в узком семейном кругу. На завтраке его представят как будущего главу дома!

А дом Тюремщиков имел богатый и разнообразный гардероб, как, впрочем, и все высшие дома. Дэм настолько отвык от материалов и фасонов, считающихся обязательными для выхода в свет, что все они казались ему нелепыми и ужасно неудобными. Простым гражданам приходилось довольствоваться тканями с городских мануфактур: вся Пасмурная зона одевалась в кожаное, джинсовое, грубое льняное и шерстяное. В Секторах шили одежду с национальным колоритом, несмотря на то, что их смешанное население генетически принадлежало к самым разным народам. Хайситы же предпочитали наряжаться в музейные костюмы в стиле XIX–XX веков. Пришельцы бережно сохраняли экспонаты Города-музея, придав им несвойственную прочность, так что одежда, созданная ими, выглядела как новая, хоть и носило ее не одно поколение высших.

«Проклятые традиции!» – пыхтел Дэм про себя, примеряя третьи брюки.

Ему уже было все равно, во что его в результате обрядят. Он со страхом ожидал предстоящей семейной встречи. Как верно заметил дядя, когда Тюремщик принимает заключенного, то автоматически становится главой дома Тюремщиков. А в будущем – первым министром Города. Об этом Дэм не хотел даже думать. И памятуя древнюю истину, что существует только «здесь» и «сейчас», сосредоточился на застегивании целого полка пуговиц.

Он прекрасно помнил, где находится столовая. Тем не менее на всем пути его сопровождали давешние слуги. Они же почтительно раскрыли створки дверей, ведущие в трапезную залу. Хорошо хоть поклонились не в пояс – как же он отвык от подобного обращения! Мысль мелькнула и пропала, а приглушенный страх втиснулся в сердце с новой силой. Дэмьен замер в раскрытых дверях, собираясь с духом, как перед настоящим боем. С кем он намеревается сражаться? Быть может, с судьбой, которая распорядилась так, что Дэмьен Тюремщик за свою двадцативосьмилетнюю жизнь обрел и потерял целых три семьи.

Первую судьба отняла, когда ему было тринадцать. Какой-то маленький изъян в какой-то маленькой шестеренке, и паровоз на полном ходу сходит с рельсов. С тех пор Дэмьен начал побаиваться поездов. А позже возненавидел.

Вторую семью Дэмьен оставил сам, перешагнув семнадцатилетие. И пусть иного выхода не было, он справедливо винил в этом только самого себя. Третью же семью…

Дэм усилием воли остановил поток нахлынувших воспоминаний. Нельзя. Иначе он предъявит судьбе такой счет, по которому она никогда не сможет расплатиться. Лучше просто перешагнуть порог и громко на всю залу объявить:

– Доброе утро!

Они стояли у накрытого стола, явно дожидаясь его прихода. И, судя по безупречно подобранной одежде, так же как Дэмьен, готовились к этой встрече. Что чувствовали сейчас его самые близкие по крови люди? Тревогу? Страх? Радость? Горе? Что принесет им его возвращение?

Дэм мельком взглянул на дядю Бертрана, стоящего чуть левее своего кресла во главе стола. Роскошный халат тот сменил на смокинг и выглядел вполне обычным, разве чуть более сосредоточенным. Его старший сын Марк, ровесник Дэма, со сдержанным любопытством рассматривал вошедшего кузена, опираясь одной рукой о спинку дядиного кресла, а другой обнимая за плечи худощавого подростка. Бледное лицо младшего члена семьи – Оливера – почти сливалось с кружевным жабо. Зато карие глаза горели огнем чистой ненависти. Так ненавидеть можно только в тринадцать.