Тюрьма особого назначения
Шрифт:
После года службы в «Белом барсе» у меня стало колоть сердце и появились ночные кошмары. Я старался не обращать на это внимания. Получил старшего лейтенанта и продолжал выполнять боевые задания. Был дважды ранен, в последний раз — серьезно. Хирурги буквально вытянули меня с того света, и я, поправившись и прицепив на погоны еще одну звездочку, снова ринулся в бой...
А потом, утром пятого июля, наступил ад. Я мало что помнил, кроме того, что нас в буквальном смысле расстреливали из орудий. Снаряды рвались со всех сторон, обдавая смертельным жаром и брызгая на лицо каплями горячей крови.
Кругом валялись окровавленные куски человеческого мяса... Уйти в горы удалось только мне и майору Летяеву. Рация была разбита, так что связаться с базой не было ни
Я настиг майора в прыжке и сбил его с ног. Как бешеные собаки, мы катались по острым камням, не обращая внимания не только на боль, но и на все остальное. Появись где-то неподалеку целая армия воинов ислама — и мы не заметили бы ее. Наконец мне удалось крепко прижать Летяева спиной к земле.
Одной рукой я держал запястье его правой руки, в которой все еще был зажат нож, а локтем другой надавил ему на кадык. Казалось, силы покинули майора и он потерял сознание. На какое-то мгновение я ослабил хватку, пытаясь вырвать из его расслабленных пальцев кровавый нож. Но тут рука притворившегося Летяева взметнулась вверх, и лезвие полоснуло меня по правому боку... Как назло, бронежилеты мы сняли еще два дня назад, стремясь как можно больше облегчить свою поклажу. У нас были лишь короткоствольные автоматы, ножи, запас патронов, перевязочный пакет и фляга для воды.
Сбросив меня, майор поднялся, презрительно сплюнул на лежавшего рядом мертвого ребенка и прошипел, с трудом переводя свистящее дыхание:
— Ублюдки сраные!.. Вот и валяйтесь здесь... А я пошел, разберусь с остальными обезьянами!
Летяев вытер нож о халат мальчишки, отстегнул от ремня помятую флягу, зачерпнул воды и стал жадно пить, суцорожно глотая ледяную влагу пересохшим горлом. Затем, подобрав с земли мой автомат, он на секунду остановил взгляд на моем искаженном от боли лице, усмехнулся и уверенным шагом терминатора зашагал в ту сторону, откуда несколькими минутами раньше появился подросток. Я лежал и был бессилен что-либо предпринять. Этот озверевший безумец шел на верную смерть...
Очнулся я от того, что услышал голоса. Говорили явно не на русском. Из того, что я смог понять, использовав все свои скудные знания местного диалекта, мне стало ясно, что майор действительно добрался до ближайшего селения и пытался устроить там кровавую баню, ранив несколько местных жителей. Он был убит кем-то из стоящих рядом со мной моджахедов, охранявших селение. Сейчас эти люди обсуждали, что со мной делать. Это было самым худшим из того, что могло со мной приключиться. Эти «звери» могли
Меня подхватили за руки и за ноги и куда-то понесли. Боль в боку была нестерпимой. Я снова потерял сознание.
Очнулся я в какой-то обшарпанной комнате, отдаленно напоминающей больничную палату. Я лежал на металлической кровати, перебинтованный и укрытый простыней.
Итак, «воины ислама» решили сохранить мне жизнь. По крайней мере, на какое-то время. Значит, я им нужен. Вот только для чего?..
Прошло несколько часов. Потом появилась кареглазая мусульманская девушка, половина лица которой была укрыта черным платком. Убедившись, что я в сознании, она тут же покинула помещение. А спустя минут пятнадцать в дверях так называемой больницы я увидел троих мужчин. Два бородатых моджахеда с одинаково злобным выражением лица и автоматами Калашникова в руках и европеец — одетый в белую рубашку с коротким рукавом и брюки защитного цвета. Он приблизился к кровати, в то время как бородачи заняли места у двери.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он на вполне приличном русском.
— Хуже некуда, — ответил я. — Почему меня не убили?
— На то есть причины. — Брови незнакомца сошлись у переносицы. — Как военнопленного, я спрашиваю у вас: назовите номер своей воинской части, звание и имя.
— Значит, я в плену? У кого?
— Вы не знаете, кто расстрелял из орудий ваш диверсионный отряд? — усмехнулся европеец. — Не притворяйтесь! Я интересуюсь не из простого любопытства, а для вашего же собственного блага.
— Неужели?! — Внезапный приступ головной боли заставил меня поморщиться.
— Какого такого блага? Быть живьем посаженным на кол? Или подвешенным за руки с содранной живьем кожей?
— Мы не знаем, в каком вы звании, — не без труда подбирая русские слова, произнес европеец. — Если офицер, то мы поменяем вас на одного нашего командира, захваченного в плен вашим спецназом неделю назад. Так что в ваших интересах...
— Ладно... — Слова «парламентера» меня несколько обнадежили. По крайней мере, где-то на горизонте забрезжил реальный шанс выжить. Надо было им воспользоваться. — Капитан воздушно-десантных войск Аверин. Для начала хватит... А вы кто такой?
— Этого вполне достаточно, — кивнул мой собеседник. — Мое же имя вам ничего не скажет. Я просто переводчик. — Мужчина повернулся к бородачам с автоматами, что-то сказал им, и они, развернувшись, вышли. Переводчик же задержался в дверях и предупредил:
— И, пожалуйста, постарайтесь не делать резких движений. Они этого не любят.
Через секунду дверь захлопнулась. Я снова остался наедине со своими мыслями и болью.
В течение следующих дней меня никто не трогал. Три раза в день приходила уже знакомая мне темноглазая девушка, с неизменным, закрывающим половину лица, платком, и кормила меня с ложки рисом. Она же делала мне перевязки. Но как только наши взгляды встречались, девушка тут же отворачивалась. Я несколько раз пытался с ней заговорить, но бесполезно. Что бы я ни сказал, выражение лица моей «медсестрички» не менялось. Видимо, она действительно совершенно не понимала по-русски.
Где-то в конце второй недели моего пребывания в плену, когда я уже мог вставать и самостоятельно, под конвоем двух неизменных бородачей, ходить на оправку, снова появился тот самый европеец, что разговаривал со мной вначале.
— Как самочувствие — не спрашиваю, — произнес он. — Вижу, что вы приобрели... э-э... как это правильно сказать... товарный вид. Мы связались с вашими, сообщили, что готовы обменять капитана Аверина на Абдул-Халида. Русские потребовали доказательств, так что придется для них кое-что сделать. — С этими словами переводчик открыл висящую у него на плече сумку и достал оттуда фотоаппарат. Прижал его к правому глазу и несколько раз щелкнул, ослепив меня яркой вспышкой. Потом убрал свой «кодак» обратно, как-то криво усмехнулся, еще раз пристально оглядел меня, одетого в бесцветные лохмотья, и вышел из комнаты.