Тюрьма особого назначения
Шрифт:
— Обиделся, что не доверяют? — покачал головой Корнач. — Зря. Если хочешь, я могу при переводе поговорить с кем надо. Я ведь знаю, что для тебя, как и для каждого из нас, «боевые» — смысл жизни. Ты ведь профессионал, Владислав. Как не крути.
— Дело не в этом, командир, — произнес я угрюмо. — Просто с меня хватит крови. Не хочу больше...
— Не хочешь или не можешь? Это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
— Не хочу больше убивать! Уже год по ночам снятся кошмары. Не знаю, как я сам не сорвался вместо Летяева... Трупы, смерть! Ради чего?!
— Тише! — Корнач выставил
— Это что, угроза?
— Вовсе нет. Я имею в виду твое внутреннее состояние, — парировал Корнач. — Ты уже не сможешь без этого. Это как наркотик. Засасывает с головой.
Знаешь, сколько бывших солдат после войны шли работать в милицию, чтобы только иметь призрачную возможность когда-нибудь применить табельное оружие?! К чужой смерти быстро привыкаешь и даже, раз от раза, начинаешь получать от этого удовольствие. Тем более, когда перед тобой враг.
— Я уже принял решение, командир...
— Подумай еще, — буркнул полковник, выходя из камеры. — Время еще в запасе есть...
На следующий день действительно пришло подтверждение, что фотоснимок — хорошо сработанный монтаж. Медведев снова заставил меня слово в слово повторить все, что я сказал вчера, после чего пропал ровно на сутки, в течение которых меня дважды кормили и один раз даже вывели на прогулку в маленький дворик.
Ситуация явно сдвинулась с мертвой точки.
Утром третьего дня дверь камеры распахнулась и полковник Корнач объявил мне, что отныне я больше не являюсь подозреваемым в измене. И пригласил к себе в кабинет. Расположившись за столом и закурив, что командир «Белых барсов» позволял себе крайне редко, он поинтересовался моим решением и сообщил:
— Я тут договорился с командиром одной учебки... Может принять тебя инструктором спецназа по рукопашному бою. Ты ведь у нас настоящий Рембо. Что скажешь, капитан?.. Естественно, я не стал говорить ему о причине твоего перевода из нашего отряда. Там, в отличие от «боевых», если и есть кровь, то только из разбитого носа! А?
— Спасибо, товарищ полковник, но вынужден отказаться. Будет гораздо лучше, если вы разрешите мне написать рапорт. И подпишете его.
— Все-таки ты болван Аверин, честное слово, — тяжело вздохнул Корнач. — Но ты не девка, чтобы тебя уламывать. На, пиши! — командир протянул мне чистый лист бумаги и авторучку. Я быстро написал рапорт и отдал его назад. Полковник, не читая, поставил на нем свою закорючку, приписав в правом верхнем углу несколько слов. А потом бросил в один из ящиков массивного письменного стола.
— Все, капитан, считай, что погоны ты уже скинул. Даже не знаю, поздравлять тебя с этим или воздержаться?..
После слов, произнесенных командиром спецотряда ВДВ, до моего реального увольнения в запас прошло еще около месяца. Никто из бойцов нашего подразделения не осуждал меня. Больше интересовались, чем я собираюсь заняться на гражданке. Не от того ли, что многим из бесстрашных рейнджеров, так же как и я уставшим от бесконечного
Через полгода после моего увольнения я познакомился с Викторией.
Благодаря нашей встрече я, окончательно уставший от бесконечных ночных кошмаров, периодически накатывающих на меня головных болей и ощущения потери своего места в жизни, вдруг почувствовал, что у меня под ногами снова появилась твердая почва. Эта маленькая хрупкая девушка, работающая медсестрой в военном госпитале, где я лежал на обследовании, открыла мне новый мир. Мне, долгое время жившему жизнью, в которой присутствовал лишь приказ командира, срывающийся с площадки вертолет, треск автоматных очередей и кровь, кровь...
Однажды после нашего длинного ночного разговора она принесла мне маленькую книжицу в коричневом переплете с тонкими, как папиросная бумага, страницами и мелким шрифтом.
— Ты обязательно должен это прочитать. И не просто так, как газету, а постараться понять все, что здесь написано. Чтение не из легких... Но ты увидишь, Влад, тебе обязательно станет легче!
Я взял в руки книгу и прочитал: «Новый Завет и Псалтырь», а потом недоуменно перевел глаза на затаившую дыхание девушку.
— Вика, я даже...
— Не надо, не говори ничего до тех пор, пока не прочитаешь! — Она наклонилась к кровати и нежно поцеловала меня в колючую щеку. — Капитан ты мой несчастный...
Когда она ушла, оставив меня одного, я взял с тумбочки почти невесомую книгу и наугад раскрыл в первом попавшемся месте.
«...А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке... И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великим...» Я опустил книгу и задумался. Всего несколько строк, а как точно они охарактеризовали всю мою предыдущую жизнь! Я замок свой построил на песке...
Да, именно так это и было. И все же я отказался принадлежать к жестокому миру войны, осознав бессмысленность и несправедливость творящегося...
Я читал всю ночь, заснув лишь под утро. Когда же, спустя несколько часов, я проснулся от мягкого прикосновения к моей щеке теплой и чуть влажной маленькой женской ладони, когда мой взгляд встретился со взглядом близкого и дорогого мне человека — тогда я уже знал точно, чего именно мне так сильно не хватало все эти долгие беспощадные годы службы в спецназе.
— Вика? — чуть слышно спросил я, словно боясь нарушить чистоту наступившего момента.
— Да?.. Тебе снова снились кошмары, Владик? Милый мой, несчастный солдатик...
— Вика, ты не знаешь, где находится ближайший к госпиталю храм?
— Храм? — с чуть заметной улыбкой переспросила она. — А ты взгляни в окно.
Я сел на кровати и медленно повернулся к на две трети затянутому морозными узорами окну палаты. И увидел, как в робких лучах зимнего солнца сусальным золотом сверкнули купола храма. Я столько раз за последние две недели смотрел в эти стекла и — не видел его! Удивительно, каким я был слепцом!