Тюрьма

Кривенко Виталий Яковлевич

— "Ваха, а откуда я знаю, что «кум» тебя не «подписал», на лбу ведь у тебя не написано, а слова ничего не значат. Я сейчас объявляю «хате», про свой «базар» с «кумом», а там пусть каторжане решают, прав ты, или нет. Тюремный телефон ты знаешь, как работает, завтра по всем «хатам» "базар" пойдёт, а потом отмазывайся как хочешь, а я лично, своё слово сказал. С тюрьмы по зонам весть покатит, там тоже с тебя спрашивать начнут. Если на тебе нет «косяка», то каторжане в этом разберутся. А представь, если на волю эти «базары» выйдут? А они выйдут обязательно. Там на воле как не кичся, а гнилые слухи тебе вряд ли удасца тормознуть.

Ты Ваха, беспонту не «хипишуй», а подумай, какие обломы тебя ждут впереди".

Ваха хоть и дерзкий был, но суть проблемы уловил, он сразу побледнел у меня на глазах, опять стал доказывать обратное, но уже спокойно, без своих «бычьих» "понтов". Ну я ему ещё раз напомнил про его вспыльчивый характер, и посоветовал угомонить свой пыл. Ваха всё сразу понял и дал слово, что больше не будет, вести себя так. На этом и порешили. Ваха после этого базара, был спокоен как удав, а через неделю ушёл на суд, и на тюрьму больше не вернулся. Скорее всего, он из зала суда вышел на волю, наверно родичи выкупили, и он получил условно. Я думаю, он понял кое что, и рога больше мочить не будет. Хотя хрен его знает, на воле ведь другая жизнь. Вот такая вот история приключилась у меня с Вахой.

«Шнырей» в хате не убавлялось и даже достигло рекордного количества четыре. Трое уже пришли в «хату» "шнырями", а одного пришлось зашнырить, это был молодой парнишка лет двадцати, звали его Валера. Он влетел за «крысятничество» и его по всем правилам можно было в «обиженку» загнать, но я не взял на себя такую ответственность и дал ему «скачуху», но с метлой в руках, а на зоне пусть решат, как с ним быть.

Валера этот, увёл сигареты у одного парня из кармана куртки, пока тот спал, а парень этот подошёл ко мне и сказал об этом в тайне от всех. И правильно сделал, если б он заявил на всю хату, то тот, кто украл сигареты, просто затарил бы их до поры до времени, или выкинул на крайняк, и не известно смогли бы мы вычислить «крысу», или нет. Я ведь не Суворов, и грузить, так как он не могу, а в хате почти все как я первоходочники.

Я ему сказал:

— Пока молчи и ни кому ни чего не говори, а просто следи, кто какие сигареты курит.

В хате был голодняк на курёху, и курили в основном самокрутки, в каждой семейке сигареты были на счету, курили их одну на всех, поэтому вычислить, кто увёл сигареты было легче. Я втихаря сказал это «паханам» семеек, и те тоже подключились. Со своей семейки я тоже подтянул пацанов, кому доверял, и им тоже объявил об этом, мы взяли на контроль всех подозрительных типов, Валера был в их числе. И как-то на прогулке ко мне подошёл парнишка, у которого увели курёху, и сказал:

— Валера курит сигарету, какие были у меня.

Я подошёл к Валере и спросил:

— Откуда у тебя сигарета? Ведь в хате сигареты на счету.

— Я нашёл эти сигареты под шконкой, — ответил он.

И ему пришлось разжевать одну простую вещь:

— Ты Валера сигареты эти увёл, это во первых, а во вторых, пусть даже ты их нашёл под шконкой, это всё равно не значит, что они твои. В хате просто так ни чего не валяется, и если что-то где-то лежит, то это что-то чьё-то, и взяв это без разрешения, считается «крысятничество», так что ты Валера не прав, ни так, ни эдак, и придётся тебе за это ответить перед хатой.

Нашёлся парнишка, звали его Виля, который уже ловил Валеру до этого случая на подобном деле, только тот раз Валера увёл пайку хлеба с «общака», но Виля ни кому

не сказал по это, а Валеру предупредил, чтобы тот больше так не делал, иначе его опустят. Но Валера видно не понял, и через время снова взялся за своё, не попадись на этот раз, он рано, или поздно, всё равно где ни будь «спалился» бы. Так что, став «шнырём», он легко отделался, хотя дальнейшая его судьба в преступном мире, ещё под вопросом.

После шести месяцев сидения в одной «хате», меня начала одолевать скука, каждый день одно и то же и ни какого разнообразия, съездили ещё раз на допрос, судом там и не пахло, «следак» сказал, "что нас повезут судить в другой район, а когда неизвестно".

Я предложил мужикам из «хаты», вменить «прописку», как на малолетке, только не всерьёз, а так для прикола. И мы начали прикалываться над всеми, кто приходил в хату с воли. Задавали им вопросы и загадки разные, те, кто не первый раз, сразу отвечали и проходили «прописку», а те, кто не мог ответить, должен был станцевать, спеть песню, или рассказать 2–3 анекдота, столько раз, на сколько вопросов не ответил. Долго мы не мучили, но примерно по пол часа каждого прописывали, а бывало, что в камеру и по десять человек за раз приводили. Вот так, мы раз в неделю развлекались, и это потом вошло в привычку, и стало в порядке вещей. С каждым разом появлялись всё новые и новые приколы, и стало как-то веселей сидеть, и мужики, над кем мы прикалывались, не обижались на это, и после сами прикалывались с других.

По тюрьме прошёл небольшой «хипишь», по слухам выяснили, что малолетки затащили голову «дубачки» в «кормушку», как они умудрились это сделать, неизвестно, но как-то умудрились. И часа два её мучили, "вафлили"(давали в рот) всей камерой, и на все уговоры со стороны властей тюрьмы не реагировали, а те не решались что либо предпринять, так как боялись, что они её вообще убьют. Потом, когда «вафлить» её надоело, они хором обмочились на её голову и отпустили. «Дубаки» конечно, после свирепствовали над этой «хатой» малолеток, но малолетки есть малолетки. А «дубачка» сама дура, нефиг голову совать куда попало.

В камеру к нам попал один прикольный старикан, весёлый такой дедок лет под 70. «Прописки» ему не было по возрасту, просто не удобно над дедом прикалываться, хотя он был дед не промах, сам весь на приколах. Этот дед мне сразу приглянулся, и я взял его к себе в семейку. Он, как после оказалось в молодости оттарабанил червонец, но «следаку» сказал, что первый раз, и поэтому попал в нашу хату, мы называли его по отчеству — Михалычь.

Обвиняли Михалыча в распространении запретной литературы, и оказании сопротивления при задержании, он какому-то «менту» по башке заехал портфелем.

Этот дедок, мог предсказывать по снам будущее, и как потом выяснилось, говорил он далеко не ерунду, я сам после в этом убедился.

Приснился мне как-то сон, будто я вижу свою тетю всю в крови, а двоюродного братишку её сына в гробу мёртвым, а сам я бегаю по каким-то комнатам и ищу своего дедушку, и не могу ни как найти. И сон этот, так ясно мне врезался в память, что я помнил каждую деталь. Я рассказал про этот сон Михалычу, и он расшифровал его так:

— С родными, которых ты видел что-то случилось, то что ты не нашёл дедушку, это плохо, ожидай самого худшего. Братишка твой жив, но что-то у него со здоровьем, и то, что его мать вся в крови, говорит о том, что она физически не пострадала, но очень страдает душевно.