У алтаря (др. перевод)
Шрифт:
— Напрасно, отец Клеменс, я тоже твердо стою на ногах и не страдаю головокружением. Нельзя не ходить каждый день в часовню, раз у людей есть привычка молиться там. Я должен удовлетворить их потребность в молитве.
— Но это никоим образом не входит в круг ваших обязанностей, — живо возразил старик. — Я сам, даже когда был молод и здоров, служил обедню в часовне лишь в дни больших праздников, когда собирается много богомольцев.
— Служба в часовне — большое облегчение для верующих, — заметил отец Бенедикт, — особенно для крестьян, разбросанных по отдаленным деревням. Им гораздо удобнее собираться
— Как в последний? — испуганно спросил пастор.
— Вы ведь знаете, что я должен вернуться в монастырь.
— Надеюсь, только на несколько дней?
— Ну, вряд ли меня снова отпустят сюда, — ответил отец Бенедикт, мрачно покачав головой, — я слишком хорошо знаю настоятеля. Та небольшая свобода, которой я пользовался здесь, показалась в монастыре чересчур широкой; настоятель находит, что я злоупотребил ею.
— Вы намекаете на свою последнюю проповедь? Ах, брат мой, брат!.. Мне не хотелось тревожить вас, но должен сознаться, что я очень обеспокоен. Оставайтесь здесь, отец Бенедикт! Сошлитесь на болезнь, на непроходимость дорог, придумайте какой-нибудь другой предлог, но не возвращайтесь в монастырь. Там замышляется что-то дурное. Здесь вы в безопасности. Все население обожает вас и в случае нужды будет защищать до последней капли крови. Пока вы среди нас, никто не отважится причинить вам зло.
— Нет, я должен вернуться! — решительно заявил отец Бенедикт.
— На вас давно смотрят с недоверием, — продолжал убеждать старик, — наш школьный учитель — он мне никогда не нравился, хотя я не могу сказать о нем ничего дурного, так как у меня нет доказательств, — так вот, наш школьный учитель что-то слишком любезно отнесся к вам с первого дня вашего приезда, и это мне кажется чрезвычайно подозрительным. Вы были очень неосторожны: не прятали своих книг и бумаг, и я думаю, что вас не раз обыскивали. Мне тоже было приказано...
Священник остановился и смущенно потупился.
— Вам тоже предложили унизительную роль шпиона? — с горечью спросил отец Бенедикт. — Неприятная обязанность, в особенности если дело касается гостя, живущего в течение нескольких месяцев под вашей кровлей!
— Мои сообщения не принесут вам вреда, — ласково произнес старик. — Пусть меня считают в монастыре слабоумным, ничего не видящим и не слышащим — мне гораздо приятнее потерять в их мнении, чем подвергнуть вас опасности каким-нибудь неосторожным словом.
Молодой монах молча пожал руку отцу Клеменсу.
— Итак, вы останетесь здесь, не правда ли? — умоляющим тоном спросил старик.
— Я не могу остаться. Не думайте, что я надеюсь на снисходительность настоятеля. Я знаю или по крайней мере предвижу, что меня ожидает, но для того чтобы последовать вашему совету, нужно было бы любить жизнь, а я очень мало привязан к ней. Уверяю вас, мне совершенно безразлично, существовать или нет. Если мне грозит смертельная опасность, я не шевельну пальцем, чтобы спастись.
— Не говорите так, мой брат, — с мягким укором возразил отец Клеменс, — вы еще слишком молоды.
—
Светлые кроткие глаза священника спокойно встретились со сверкающим взглядом молодого монаха.
— Я никогда не задавался вопросом, стоит или не стоит жить, — просто ответил он, — я смотрю на себя, как на слугу Господа, призванного исполнять свою обязанность, и стараюсь исполнить ее как можно добросовестнее. Да, мне приходилось переживать тяжелые минуты, испытывать сильную нужду, потому что я не мог видеть, как голодали мои прихожане, и делился с ними последними крохами. Мне было очень больно, когда часто я не мог принести нуждающимся существенную пользу и ограничивался лишь духовной помощью, но что поделаешь? Видно, так желал Господь. Теперь мне уже перевалило за семьдесят, и скоро для меня наступит вечный покой. Прощаясь с жизнью, я не стану сетовать на то, что она дала мне мало хорошего. Я убежден, что получил столько, сколько заслуживаю. Бог знает, что кому по силам, вероятно, ни на что другое я и не годился.
Трогательная покорность судьбе звучала в простых словах священника. Отец Бенедикт молча смотрел на старика, который приближался к могиле, не жалуясь на выпавшую ему участь. Однако эта покорность еще более взволновала и задела молодого человека — он не мог, не хотел примириться с такой скучной, серенькой жизнью. Он собирался возразить старику, но раздавшиеся вблизи шаги помешали ему. Со стороны села показались фигуры двух мужчин, закутанных в дождевые плащи.
Появление посторонних было таким необычным явлением в этой местности, что оба священнослужителя с удивлением уставились на них. Отец Бенедикт, однако, быстро узнал, с кем ему придется иметь дело, и его лицо моментально приняло холодное, сдержанное выражение.
— Ваше сиятельство, какими судьбами вы здесь? — сказал он, вежливо кланяясь тому, кто был постарше.
Граф Ранек протянул ему руку и затем обратился к отцу Клеменсу:
— Простите, пожалуйста, ваше преподобие, что я врываюсь к вам непрошеным гостем. Мне необходимо было видеть вашего помощника. Я заходил к вам в дом, но там мне сказали, что отец Бенедикт только что вышел и я могу его догнать.
Старик почтительно поклонился важным посетителям.
— Не пожелаете ли вы, ваше сиятельство, вернуться в мой дом? — пригласил он. — Место и в особенности погода мало подходят для разговора на воздухе.
— Нет, благодарю, — быстро возразил граф, — наша беседа будет очень коротка. Кроме того, я слышал, что отец Бенедикт вышел из дома по делам службы, и не хочу, чтобы из-за меня он опоздал.
По взволнованному виду графа отец Клеменс вывел заключение, что разговор предстоит серьезный и не допускающий промедления; поэтому он поспешил откланяться, выразив надежду, что граф не откажется зайти к нему на обратном пути.
Граф рассеянно согласился, с видимым нетерпением ожидая ухода священника.