У черты
Шрифт:
И не в чужом для себя месте сейчас Антон, хоть и случайны для него деревенька и халупа, куда попали они с Гудковым, хоть и отвратны для него ее грязь и несвежий дух; не там, где блеск Ленинграда и Москвы, пышность и величественность приукрашенных столиц, а вот здесь его исконная, настоящая родина, здесь его глубинные истоки: та земля, по которой он ехал и шел эти дни, вот такие неказистые, с приплюснутыми хатенками деревеньки, как эта, что за стенами дедовой хаты, и настоящее его гнездо – там, в глубине исторических времен – это такая же первобытная хижина, как вот эта, в которой он сейчас лежит
30
За ночь в деревню прибыло много беженцев на подводах. На рассвете, тарахтя моторами, воняя синим дымом, вполз целый караван колхозных комбайнов и тракторов, угоняемых от противника на восток. За колхозный техникой появился военный госпиталь на грузовиках и в автофургонах, крытых брезентом, с яркими красными крестами на бортах и крышах. Госпиталь медленно двигался с притушенными фарами всю ночь, теперь требовалась остановка: раненые просили пить, некоторых обязательно надо было перевязать, всем дать лекарства, накормить завтраком.
Беженцы быстро находили с местными жителями общий язык, выменивали на что-нибудь или покупали картошку и молоко для детей; набрав сухого навоза и всякой соломенной трухи, разжигали дымные костры, принимались за стряпню, спеша в первую очередь сунуть что-нибудь в рот малым детям, чтоб не куксились и не голосили. На плетнях висели, сушились спешно простиранные детские штанишки и рубашонки.
Поглядев на раскинувшийся во всю длину деревенской улицы табор, Гудков с гневом сказал:
– Ну почему все норовят в одно место сбиться, как бараны! Что за головы у людей! А если ихняя авиация налетит? Тут же такое месиво понаделают!
Командиры взводов бегали по хатам, скликали своих призывников. С подъехавшего грузовика сняли несколько мешков с сухарями, остальные повезли дальше, в соседнюю деревню, другим взводом. Делили сухари тем же способом: «Кому?» Антону, как и всем, досталось два сухаря черного ржаного хлеба. Чтобы их разжевать, потребовалось сначала окунуть в ведро с водой, вытащенное из колодца.
Командиры предупредили: будет каша или суп из полевой кухни, договоренность об этом уже есть, кухня уже действует, продукты в котлах, но получат призывники горячую пищу часа через два, на работах в противотанковом рву.
Небо серело тяжелым облачным слоем, но понемногу пробивалось солнце, одолевало хмарь, и когда на землю падали его лучи – мириадами искр начинали сверкать на листве кустарников и деревьев капли ночного дождя.
Во рву уже взлетали комья земли с лопат тех, кто пришел немного раньше.
Антон и Гудков нашли свое вчерашнее место, вонзили в грунт принесенные с собою лопаты. Работать оказалось тяжелее, чем вчера, глинистая земля после дождя была влажной, налипала на подошвы ботинок, не хотела при броске отделяться от лопаты. То и дело приходилось останавливаться, счищать чем-нибудь приставшие комья: камнем, палкой. А то и брать для этого дела у соседа лопату.
Какие-то возгласы заставили Антона обернуться. Часть призывников, выпрямившись, из-под ладоней всматривалась в нижний край неба над далью лога с грудою плотных, синеватых облаков. Там черными точками двигалось что-то похожее на стаю птиц. Антон тоже стал вглядываться из-под приставленной ко лбу ладони. Было
– «Юнкерсы»! – воскликнул догадливый Гудков. – Сейчас пробомбят!
Он судорожно огляделся вокруг – куда укрыться? Метнул глазами и Антон. Только покатые или отвесно обрубленные склоны лога да ровное дно – ни ямы, ни промоины, где можно было бы спрятать свое тело. Только лечь под черной вертикальной стенкой в рыхлые комья еще не отнесенной на носилках в сторону земли.
Цепочка построившихся друг за другом «юнкерсов» приближалась. Уже было отчетливо видно, что это самолеты, что носы у них из решетчатого плексигласа, и на их играют солнечные блики.
Под брюхом первого бомбардировщика что-то мелькнуло. Впоследствии Антон узнал, что это на две стороны раскрываются днища бомболюков перед началом бомбометания.
– Полундра! – закричал находившийся неподалеку от Гудкова и Антона морячок, роняя из рук лопату и опрометью бросаясь под стенку рва, в кучи черной земли.
Антон даже не заметил, как сам сделал то же. Земля обдала лицо, пахнула в ноздри сырым, прелым запахом. Антон плотно вжался в нее, обхватил сверху голову руками и услышал свиристящий, нарастающий вой – это уже неслись с высоты первые бомбы.
Их тугие удары в землю, плотный, громоподобный грохот разрывов сотрясли степной лог, точно весь он и все кругом было из еще не вполне застывшего студня.
Секундная пауза – снова вой, грохот, бомбы второго «юнкерса». За тем – третьего. Огромные комья земли, вывороченные и подброшенные в воздух взрывами, падали совсем рядом с Антоном. Один такой пудовый комок с высоты ста метров – и человек нет, расплющен…
Сколько всего «юнкерсов» выстроилось в цепочку – семь, восемь? Все они шли с высоты на степной лог с пологим снижением, а, расставшись со своими бомбами, круто задирали носы, опять уходя с креном крыльев в небо. В решетчатых плексигласовых сферах можно было на миг различить головы пилотов в шлемах, с наушниками, склоненные вбок и вниз, – они смотрели, что сделали, куда попали предыдущие бомбы, на разбегающихся из лога людей и тела, лежащие недвижимо.
Вой очередных бомб отличался от первых, он был не свиристящий, пронзительный, а ниже тоном, шепелявый, похожий на то, как шипит воздух, выходя из проколотой автомобильной шины. Это падали, неслись к земле бомбы большого калибра. Антон еще никогда не слышал их голоса, когда они стремятся к цели, и не понял, что именно падает из-под крыльев бомбардировщиков. А это были тупорылые, свиноподобные чушки весом не менее как в половину тонны.
Самолет был последним в атакующем строю. Он взвыл над Антоном моторами и вознесся ввысь, и тут же ударили в землю сброшенные им бомбы. Одна из них, самая крупная, сотрясла верхушку склона, под которым лежал, затаился Антон. Он слышал и почувствовал ее тупой, могучий удар, от которого колебнулась земля. И наступила тишина.