У Червленого яра

Луковская Татьяна

— Кричат, там кричат, — заметалась Марфа. — Чего они кричат?

— Да напились, так и кричат. Чего от хмельных еще ждать? — попыталась успокоить ее Услада.

Марфа, чуть пошатнувшись, взялась за сердце.

— Хозяюшка, ты чего это? — подхватила ее под локоть челядинка. — Дурно?

— Да так, — отмахнулась Марфа, — почудилось. В избу пойдем, зябко мне.

И тут над крышами дремавших Исад полетел истошный вопль:

— Стан горит! Стан горит! Шатры горят!

— Как? — только и смогла выдохнуть Марфа.

С Усладой

они, огибая избу, помчались через двор к воротам.

Вячко выпроваживал ратных, они уже вскакивали на коней.

— Вяченько, миленький, что там такое? — подлетела Марфа к кметю.

— Не ведаю, сейчас разузнают.

— Ты и сам поезжай. Там же Изяслав, да вдруг он хмельной в шатре, — быстро заговорила княжна, — чего же ты стоишь? Тебе туда же надо, с ними. Там же князь твой!

— Я ему слово дал, тебя, княжна, защищать, — спокойно отозвался Вячко, но по раздуваемым ноздрям и глубокому дыханию можно было догадаться, что и он в волнении. — Я не могу тебя бросить.

— Да что же со мной станется? Там же горит! Поезжай, слышишь?! — Марфа перешла на крик.

— Не могу, — почти простонал Вячко.

— Так я сама поеду, — Марфа метнулась назад.

— Не велено, — твердо перегородил ей дорогу кметь.

— Там же братики мои, — всхлипнула она.

— Все разузнаем. Здесь недалече, — Вячко умел проявить твердость.

Прихватив Усладу, втроем они выбежали за ограду поселения. Здесь уже толпился исадский народ, размахивая руками в сторону отсвета большого пожарища. Из-за макушек деревьев выпрыгивали языки пламени, черный дым смешивался с ночью.

— Как же так? — прошептала Марфа и начала неистово креститься.

Из сумрака послышался ритмичный стук копыт. Всадник?

— Поганые! В стане поганые! — влетел в толпу гонец. — Спасайтесь!

Народ загудел, кинулся врассыпную. Кто-то схватил Марфу за руку и потащил. Это Вячко одной рукой увлекал за собой невесту, другой — княжну. Марфа оглянулась, от стана двигались черные тени.

— На коней надобно? — крикнула она Вячко.

— По дороге догонять станут, а в лесу с конями делать нечего. Через Оку нам надобно.

— Еды, я поесть побегу захватить! — засуетилась Услада, пытаясь вырвать руку из крепкой лапищи Вячко.

— Какая еда! — прорычал кметь. — К пристани, пока дощаники не расхватали.

— Изяслав же там! Глеб, Костюшка! — без конца оглядывалась Марфа, упираясь. — Изяслав!

Но Вячко упорно тянул ее к причалу. Дорогу им перегородили коровы, лошади, козы, которых хозяева гнали к лесу. Как скотину, кормилицу, бросить? Уж лучше самому сгинуть. Так и сгинут, до леса далеко, а черные тени надвигались со стремительностью летящей стрелы.

Те, кому своя жизнь все ж была важнее, бежали к пристани. Переполненные народом лодочки отчаливали одна за другой. Бабы успокаивали рыдающих детишек. Кто-то, не найдя места, кидался вплавь, другие продирались в гущу камышей. Пробегая мимо гостиной избы, Вячко свистнул, и к нему присоединились

оставшиеся трое ратных, что оберегали добро княжны. Один из воев кинул Вячкого его щит.

Когда пронские беглецы спустились к пристани, там стоял лишь муромский насад, охраняемый серебробородым старцем-воином и парой крепких отроков-корабелов. Они отогнали от корабля местных и теперь возвышались в гордом одиночестве.

— Эй, — крикнул Вячко, — отчаливать надобно. Сейчас половцы сюда ворвутся.

— Мы без княжича не поплывем, — вынул из ножен меч серебробородый.

— Поляжем все и князьям не поможем, — попытался вразумить его Вячко.

— Сказано, не поплывем, — уперся старик.

— На тот берег княжну пронскую, невесту вашего княжича, перевези и вернешься, здесь недалече.

— Нет, — рявкнул муромец.

— Я должен спасти княжну, — тоже оголил меч Вячко, дальше уговаривать уж было некогда.

Послышался дикий визг и крики, это должно черные тени догнали исадовцев, гнавших скот. Марфа прижалась к Усладе, было отчаянно страшно, и вместе с тем не отпускало ощущение, что все это — просто дурной сон, надо только пробудиться, и снова будет светить ласковое солнышко, и братья, живые— здоровые, станут браниться, что не уехала. Как она теперь хотела услышать их ворчливые упреки, да все бы за то отдала.

— Плыть надобно, — меж тем пошел Вячко на серебробородого. — Нет времени споры вести. Пойми, девок спасать надобно, — он вложил меч опять в ножны и с мольбой посмотрел на старого воина. Тот сильней сдвинул седые брови, в отблеске пламени столбовых светцов особенно заметной стала глубокая морщина, разрезающая его лоб и переносицу.

— Перелазьте в насад, отчаливаем, — решился муромский кметь.

Крепкие руки Вячко перебросили Марфу через борт, за ней приземлилась Услада. Муромские отроки принялись отвязывать веревки. Пронские ратные разобрали весла.

— Марфа, ты куда это?! — из темноты раздался знакомый голос.

— Глеб? — встрепенулась Марфа. — Глебушка, я здесь!

На доски причала вышел Переяславский князь.

— Живой, живой! — Марфа перескочила через борт и снова оказалась на пристани. — А Изяслав? Изяслав где? — побежала она в сторону Глеба и… резко остановилась, взмахивая руками, словно что-то неведомое схватило ее за подол, не давая двигаться.

Глеб стоял в окружении своих кметей и степняков! Его броня и подол свиты были заляпаны кровью, оголенный меч зловеще ловил отсветы причальных светцов. Лицо брата было лихорадочно-возбужденным, карие очи сузились и сверкали недобрым блеском хищного зверя. Он с погаными? Он встал к ним спиной, ничего не опасаясь.

— Изяслав где? — повторила Марфа, пугаясь своего низкого севшего голоса.

— Где наш князь? — вышел вперед Вячко, закрывая княжну широкой спиной.

— Того сказать не могу, это уж Господь-Бог пусть решает туда ему, — Глеб указал на небо, — или туда, — палец показал вниз на настил пристани.