У Дона Великого на берегу
Шрифт:
Или озадачены чем, увиденным подле Зелёной дубравы? И ты, Тангул? Нищий, но верный слуга и их послушное орудие...
Глава 15. Засадный полк
Все воины, кои попали с засадным полком в Зелёную дубраву, с самого начала роптали:
— Дождались чести! Рать в поле, мы
Князь Владимир Андреевич серпуховской грыз ногти, что делал лишь в крайней досаде.
И ведь что более всего обидно: в полку собраны отчаянные головы, степные ведомцы-разведчики. Народ из всего русского воинства самый лихой и отважный
Воевода Боброк Волынский, сухой и прямой, как палка, слова, кои говорили воины, словно бы мимо ушей пропускал. Вышагивал на длинных ногах журавлём, заложивши руки за спину. Лицо каменное.
— Истукан! — косились воины.— Навязался на наши головы!
Лезли на деревья, обсуждали увиденное. Боброк троих своих воинов, из тех, что привёл с Волыни, тоже послал на деревья. Только их и слушал.
Но было всё в полбеды, покуда два воинства, русское и татарское, изготавливались к сражению.
Кричали с деревьев самые глазастые:
— На Красном холме шатёр ставят! Должно, Мамаев!
— Слышь, ребята, сходятся наши с татарвой!
Далеко, однако, было. Видать худо. Потому и Бориска, что из первых полез на дерево, и другие прозевали поединок Александра Пересвета с ордынцем.
А вот когда битва закипела, все поняли.
С той поры началась самая мука.
Час минул. Что рядовым воинам, князю Владимиру Андреевичу сделалось невмоготу. Дабы избежать спора на людях, отозвал Владимир Андреевич старого воеводу в сторону: Побойся бога, Дмитрий Михайлович! Пора уж! Воины вконец истомились...
— До поры, князь, ещё далеко...— ответствовал терпеливо воевода.
Принялся князь убеждать воеводу. Тот упрямо мотает головой:
— Рано, княже! Рано! Поверь старику...
И все княжьи доводы своими отметает.
Второй час потянулся медленнее первого, кажись, втрое. Вдруг несколько человек, что, ровно галки, сидели на деревьях, разом поняли: худое начинается на Куликовом поле. То будто вровень бились. А сейчас теснят ордынцы наших.
Воины горохом с деревьев — к князю Владимиру Андреевичу и воеводе.
— Княже,— Васятка Маленький, почитай, плакал,— что же делается-то? Братьев наших враги секут саблями, колют копьями, а мы тутоньки нагуливаем животы! Доколе же, Владимир Андреевич?!
А Владимир Андреевич обнажённую саблю держит в руках. Сам, того гляди, кинется на коня. И кинулся бы! Да перед сражением получил от великого князя строжайший приказ, поступись своим княжеским достоинством во всё! слушать старого воеводу.
— И гляди, брат,— сказал тогда Дмитрий,-на вас с Дмитрием Михайловичем, коли туго будет, вся надежда.
— Оплошаете, до времени выступите — конец делу...
Ободряемый
— Какая польза в стоянии нашем? Какой будет у нас успех? Уже наши князья и бояре, все русские сыны жестоко погибают, как трава клонятся...
Ответствовал воевода Боброк Волынский громко и твёрдо, чтобы все слышали:
— Беда, князь, велика, но ещё не пришёл наш час. Начинающий не вовремя получает для себя вред: колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют... Но потерпи немного до подходящего времени, и в тот час воздадим своим противникам!
Васятка Маленький — сам к воеводе: тот повёл гневными очами, отступились мужики. С таким чёртом только свяжись!
Один из воинов было на коня — и прочь. Где там! Пятеро Боброковых волынцев кинулись следом, поймали. Воин, мужик ряжий, одному волынцу по скуле:
— Отстань!
— Тот, ничтоже сумняшеся, — сдачу по уху. Мужик дурным голосом:
— Наших бьют!
Ему на подмогу четверо дружков. Спасибо, Родион Ржевский, коего слушали все, гаркнул: — Очумели, мужики? Опомнитесь! Слушать воеводу!
У самого скулы ходят ходуном.
Едва своей войны не вышло в Зелёной дубраве. Плакали иные воины, глядя, как их товарищей бьют и гонят ордынцы. Однако так единого человека и не выпустил до поры из Зелёной дубравы железный воевода Дмитрий Михайлович Боброк Волынский.
Когда же увидел, что прорвали ордынцы полк левой руки и стали обходить русскую рать с тыла, приказал:
— На коней!
Полк мигом верхами оказался. Молвил следом:
— Теперь пора настала. Пошли, ребята!
И первым тронул коня.
Летели, кажись, над землёй кони засадного полка под своими всадниками.
Молчком скакали воины. стиснувши зубы, сжимая кто копьё, кто саблю. Страшен был немой бег засадного полка! Словно не люди живые на живых конях. Будто призраки всех убиенных и замученных за долгую ордынскую неволю, обретшие плоть, выскочили на поле Куликово.
И то увидев, вытаращили глаза в безмолвном ужасе Муратбек и другие ордынские начальники, а с ними слуга их Тангул.
— Милосердный аллах...— пробормотал Муратбек,— помилуй нас...— и повернул коня назад.
Врезался засадный полк в ордынскую конницу. Засвистели-засверкали сабли. Ударили копья. Вся ярость, что копилась у воинов в тягостном ожидании, выплеснулась наружу.
Не бараниной сладкой, не прохладным кумысом или восточными сладостями встретили ордынцы воинов засадного полка — клинками же и копьями.
— Горе нам! — кричали ордынцы.— Худых мы перебили, а теперь лучшие перебьют нас!