У Дона Великого на берегу
Шрифт:
К жене Тангул стал относиться ещё презрительнее. Сына Сеида поучал ещё высокомернее. Благо тот не отвечал насмешками на Тангуловы речи.
— Светлейший, подобный солнцу, Чингисхан часто возносил людей не по родству, а по заслугам. Служи верно своему хозяину и ты многого достигнешь!
На поле Куликово Тангул въехал рядовым воином. Но на своём коне и со своей саблей, подаренной
И Тангул об этом тоже помнил.
Сотне, в которой он был, повезло. Она избежала самой тяжёлой первой схватки, к тому же оказалась в стороне от главных русских сил, напротив их полка левой руки.
Наметанным глазом Тангул сразу отметил: среди русских воинов полка левой руки много таких, которые впервые взяли в руки оружие. Шли без защитной одежды и копья держали точно вилы или грабли.
Однако тут чуть было и просчитался. Первый же русский воин, на которого он налетел, выставил вперёд копьё едва не пропоровшее Тангулу живот. Рванув коня, увернулся Тангул. А молодой рус, раскрыв рот от изумления, что так скоро пришла смерть, разрубленный пополам, осел на землю.
— Так-то! — оскалил весёлые зубы Тангул.
Был он далее осторожен. Как водилось испокон веков в монгольском войске, налетал с криком, рубил саблей. А когда следует, поворачивал коня, уходил от преследования и разгоряченного руса, решившего, что со страху удирает ордынец, рубил, сек саблей, внезапно поворотив коня.
— Так-то!
Зачем лезть на рожон? Покойнику и самые щедрые награды ни к чему! Разве горячится убойщик, когда режет барана? Русы, понятно, не бараны. Бьются храбро, отважно. Однако часто безрассудно. То и на руку Тангулу.
Мало-помалу становилось ясным: русы проигрывают сражение. Пал чёрный стяг великого князя. Тангул взвыл от радости, и ещё один рус, на сей раз старый, бородатый, отправился к своему богу.
Так-то!
Очень скоро Тангул понял, что аллах воистину милостив к нему, потому что именно полк левой руки русских первым стал отступать.
И в том была и его, Тангулова, заслуга.
Цепким глазом он всегда выбирал себе цель повернее и побезопаснее. Когда дрогнул левый полк русских и сомнение было, останется он на месте или начнёт отступать, взгляд Тангула упал на русского воина. Какого воина! Было мальчишке, должно быть, лет четырнадцать-пятнадцать. И в таком возрасте люди разные. Иные отроки твёрже кремня. А этот, белобрысый, со светлыми жидкими волосами, должной твёрдости не имел. Налетел Тангул, саблю занёс, Вострец — а это был он — на миг застыл, выпучив от ужаса глаза, а потом как ударился бежать! Закричал истошно:
— Ма-ма! Мамочка!..
Пустился Тангул за Вострецом. Погонял прежде, играя, словно кот с мышонком. Потом зарубил. Глядя на того мальчонку, и другие русы, непривычные к бою, поддались страху.
Смяла сотня ряды левого полка, вошла в него острым клинком. И уже не только те побежали, кто послабее духом. Крепкие воины попятились, отчаянно отбиваясь. Однако известно: нападать куда лучше, чем обороняться. Нападающий держит бой в своих руках.
Рёв прокатился по Мамаеву войску. Наконец-то начался обход противника, столь излюбленный ордынским войском с древнейших времён.
Победно загудели трубы. Бухнули
— Обходить! Обходить! — кричал Муратбек.— Во славу аллаха и пророков его!
Ах, как сладко и приятно преследовать бегущего врага! Точно крылья вырастают у коня. А сам ты уподобляешься грозной небесной силе. В твоей власти жизнь людей. Ты можешь помиловать. Но можешь и казнить. Миловать неверных — преступление против аллаха!
И Тангулова сабля пронзительно свистит в воздухе.
В-з-з!
Мелькают искажённые страхом лица русов. Их наискось вскипающие кровью спины. Головы раскалываются, точно наполненные кровью арбузы.
В-з-з!
Потому, зарубивши саблей московского или серпуховского мужичка, не слезая с коня, ловко подхватывает Тангул свою незадачливую жертву и проворной цепкой рукой — за пазуху. И почти всегда хоть с малым, а прибытком. То серебряный крестик на стынущей шее объявится, а то и мешочек с серебряными же деньгами.
Малые деньги у мужичонки. Откуда взяться большим? А Тангулу и они сгодятся.
Кладёт Тангул глаз и на богатых воинов. Однако тут надобна — ох, какая! — осторожность. Знатный или богатый редко идёт в бой один. При нём слуги, кои призваны охранять своего господина. И охраняют многие, словно свирепые псы. Попробуй сунься! Сам без головы останешься. И Тангул ищет добычу пусть поменьше, да верную. А главное — безопасную. Оттого ложатся снопами под его саблей всё более воины-небывальцы.
Скажут: ну ладно, Тангул. Он по своей охоте рвался на Русь. Но ведь многие бедняки ордынцы шли по принуждению своих господ-хозяев и владык? Верно! Однако повторю говоренное в начале повествования. Велика ли разница землепашцу, сам ли огонь бежит по полю или его гонит ветер? Может, они и достойны того — нет у меня жалости-сострадания к пришедшим на мою родную землю с огнём и мечом. Нет — и всё тут! Ум готов постичь — сердце отвергает. Ведь и впрямь не колодезная водица — кровь, столь обильно пролитая на Руси ордынцами! И принятые безмерные муки требуют не только скорби, но и памяти!
Скачет Тангул конь о конь с Муратбеком.
— Молодец, Тангул! — хвалит Муратбек.
Позади одна речушка, другая. Впереди две реки: Дон и Непрядва. Их названия слышал Тангул, но выговаривал плохо, с трудом. Чужой язык. Да надо ли? В них сейчас будут сброшены русы. Многие потонут. Но и для плена останется в достатке!
Впереди ещё и рощица.
Конь Аман по-прежнему летит стрелой. А новый хозяин его широко раскрыл от изумления рот.
Отчего замешкались и вы, почтенные мурзы и беки?