У истоков великой музыки
Шрифт:
Мусоргский пользовался роялем до обеда, а когда уходил на службу, его место занимал Римский-Корсаков. А. П. Бородин, часто заходивший к своим друзьям, писал жене: ""Борис", по-моему, сильнее "Псковитянки", хотя последняя более богата чисто музыкальными красотами".
К молодым композиторам часто приходил В. В. Стасов. Он был самым ранним гостем, входил с шумом, будил Мусоргского и Римского-Корсакова, подавал им умыться, одежду, и все вместе начинали пить чай с любимым швейцарским сыром. А потом, как писал Владимир Васильевич, принимались "за наше главное и любезное дело - музыку".
После службы Модест Петрович по-прежнему ходил обедать к Опочининым. Но скоро эта налаженная счастливая
Постановка "Бориса Годунова" все затягивалась, хотя официального запрета на оперу не было. В апреле 1872 года в Крыму, в Ливадийском дворце, Александр II на докладе главного управления по делам печати наложил резолюцию - "согласен". Но оперный комитет продолжал стоять на своем. В то же время отрывки из "Бориса Годунова" начали исполнять известные артисты. Первая звезда Мариинки Ю. Ф. Платонова больше всех хлопотала за Мусоргского. Певица категорически потребовала поставить "Бориса" и пригрозила, что она иначе уйдет из театра. Директор императорских театров С. А. Гедеонов, земляк Мусоргского, приказал готовить оперу к постановке вопреки мнению комитета.
В 1874 году в Петербурге появились афиши: "На Мариинском театре в воскресенье 27 января в пользу г-жи Платоновой в 1-й раз "Борис Годунов". Опера в пяти действиях М. Мусоргского".
Накануне премьеры Модест Петрович провел ночь без сна у своего молодого друга и дальнего родственника поэта А. А. Голенищева-Кутузова.
Все билеты были распроданы за четыре дня до представления, несмотря на тройные цены. На премьеру собралось самое представительное общество столицы. Присутствовали брат царя - великий князь Константин Николаевич с сыном Константином, поэтом.
Успех оперы был огромный. Мусоргского вызывали на сцену около 20 раз. Но почти сразу же после премьеры оперу начали ругать в печати. Композитор жаловался Стасову: "Так, стало быть, надо было появиться "Борису", чтобы людей показать и себя посмотреть. Тон статьи Кюи ненавистен... За этим безумным нападением, за этою заведомою ложью я ничего не вижу, словно мыльная вода разлилась в воздухе и предметы застилает".
Модест Петрович особенно страдал из-за того, что прежние соратники Кюи и Римский-Корсаков отреклись "от заветов искусства - по правде беседовать с людьми" и обернулись в "бездушных изменников".
На одном из музыкальных вечеров Мусоргский играл новые сочинения из "Хованщины". "Жалко было смотреть, как присутствующие (особенно Кюи) беспрестанно приставали к нему с предложением различных урезок, изменений, сокращений... Так трепать и крошить новое, только зародившееся произведение, и крошить не с глазу на глаз, а публично, при всем обществе, не только верх бестактности, а прямо-таки акт жестокосердия",- записал в своем дневнике литератор и музыкант И. Ф. Тюменев.
Переживания Мусоргского усиливали трагические обстоятельства личной жизни. Умер чуткий и верный друг - архитектор Виктор Гартман, уехал за границу В. В. Стасов, перебрался в деревню, а позже женился А. Голенищев-Кутузов, и Модест Петрович лишился последнего родственного приюта. Об этом он с горечью писал Стасову: "Один останусь - и останусь один. Ведь умирать-то одному придется...".
Самым большим ударом для Мусоргского после потери матери стала смерть Надежды Петровны Опочининой. В этом убеждает посвященное ей "надгробное письмо":
Когда кончиной матери
любимой,
Всякою житейскою
Отброшенный от очага родного,
Разбитый, злой, измученный,
Я робко, тревожно, как
пуганый ребенок,
В Вашу святую душу постучался...
Искал спасенья...
Письмо не завершено, но из него видно, как страдал Модест Петрович:
О, если бы могли постигнуть Вашу душу
Все те, кому, я знаю, дик
мой вопль безумный...
Да, в это время Модест Петрович остался без дружеской поддержки, родственной опоры, без сочувствия и понимания близких. Музыковед и композитор М. М. Иванов писал: "Он был всегда одинок, и это одиночество очень чувствовала его мягкая и нежная натура. Всякая ласка, всякое доброе слово, сказанное ему в этот период его жизни, его глубоко трогали. Но ласка и утешливые слова выпадали ему лишь мимоходом. Серьезно никто о нем не думал, и в большом городе он чувствовал себя безусловно одиноким".
В октябре 1982 года Т. Г. Мусоргская писала мне: "Смотрю на портрет Модеста Петровича и много-много думаю, и жаль его до слез. И понятно мне теперь отношение к нему со стороны моей крестной и папы. Это были добрые и чуткие люди, и не могли они не чувствовать вины перед Модестом Петровичем за их очень эгоистичную матушку и отца, который был весь под ее влиянием. Нельзя было оставить одиноким Модеста Петровича, они должны были создать такую обстановку, чтобы он не был заброшенным. Но воспитаны моя дорогая крестная и папа так, что "ни словом, ни делом, ни помышлением" не могли выразить какое-то осуждение своим родителям".
Думается, что при сложившихся обстоятельствах последних лет жизни композитора вряд ли помогла бы даже самая сердечная забота старшего брата и его жены. Тем более на расстоянии: ведь Модест Петрович был привязан к Петербургу творчеством и жить с братом в Москве не мог. А спасти от одиночества и заброшенности могла только своя семья - надежная, прочная, понимающая. Почему же Модест Петрович остался одиноким? Это тема отдельного исследования, новых поисков.
В январе 1880 года Мусоргский отчислен с последней службы и, как указывает Стасов, "остался без места и без всяких средств". Модест Петрович становится рядовым аккомпаниатором в частной школе пения, которую открыла ученица М. И. Глинки - певица Д. М. Леонова. Средств для жизни все равно не хватает, и автор "Бориса Годунова" в той же роли маэстро выступает на вечерах в гостинице.
Мусоргскому негде жить, и Леонова приютила его вначале на своей даче, а потом на квартире в Петербурге. И в это трудное время композитор продолжает выступать в благотворительных концертах в пользу неимущих студентов и различных бесплатных курсов. "Будучи сам беден как Иов, когда дело касалось благотворительности, все-таки за труд никогда не брал денег",- вспоминал любитель музыки врач Бертенсон.
Предпоследнее публичное выступление Мусоргского состоялось на литературном вечере в память Ф. М. Достоевского. По воспоминаниям очевидцев, Модест Петрович вышел на сцену, когда вынесли портрет писателя в траурном окаймлении, и, сев за рояль, сымпровизировал похоронный звон - такой же, как в заключительной сцене "Бориса Годунова". Этот концерт был его последним "прости" не только усопшему певцу униженных и оскорбленных, но и всем живым.