У каждого свой долг (Сборник)
Шрифт:
— Вот, как видите, прибыл. Все нормально.
— Как устроились в Вене?
— Хорошо. Опанас Никифорович, я хочу посоветоваться с вами.
Забродин рассказал о магазине на Ландштрассе.
— Может быть ловушкой для неопытных. Это серьезно, — сказал Гриценко, выслушав сообщение. — Надо бы провести беседы с работниками советских учреждений. Рассказать, что может скрываться за этой щедростью. Что вы знаете о владельце магазина?
— Пока очень мало.
— Тогда проводить беседы рано. Нас могут не понять. Почему мы не рекомендуем посещать этот магазин?
— Через несколько дней нам, может быть, удастся узнать что-нибудь более существенное.
— Сейчас я могу в беседах с посещающими меня руководителями предприятий обращать их внимание на этот магазин. А вообще-то вам следовало бы выделить специального работника, которого знали бы в лицо все советские люди и к которому могли бы обращаться за выяснением трудных и неясных вопросов.
— Я подберу такого человека и скажу вам.
— Вот этому человеку мы сможем затем поручить проведение бесед.
Разговором с Гриценко Забродин остался доволен. Он ушел от него с уверенностью, что в случае необходимости на помощь придет не только сам Гриценко, но сумеет поднять и весь коллектив советской колонии.
Выйдя из «Империала», Нечаев забежал домой предупредить жену, чтобы не волновалась, если он не вернется в тот же день. Ехать далеко и, может быть, придется заночевать в гостинице.
Машина проехала по Рингу, свернула в американский сектор и оттуда выехала за город. Дорога узкой змейкой вилась среди полей, пробивалась сквозь тенистые рощи. Вдали зеленели альпийские луга. «Согласился бы я всю жизнь прожить здесь, в этом райском уголке, отрекшись от всего: от родных полей, от густых лесов, от полноводных рек, от всего, чем богата земля русская? — подумал Нечаев. — Сменил бы родную речь на язык другого народа, чтобы говорить на нем везде и всюду, постепенно забывая родной? — Эта мысль показалась Нечаеву нелепой. — Обсыпь меня золотом и алмазами, я ни на что не променяю Родину! Так почему же эти люди не хотят возвращаться домой? Ведь здесь никто им даже сносной жизни не даст. Чего они боятся? Тюрьмы? Ссылки? Способен ли этот страх, основанный на обмане, довести человека до такого состояния? Как убедить их, что амнистия не обман, что Родина простила всех, кто совершил ошибки?..»
К лагерю подъехали, когда солнце клонилось к западу. У массивных железных ворот стояла группа американцев в военной форме. Все та же колючая проволока, те же бетонные казематы. Мало что изменилось здесь со времен фашистской оккупации. Только немецких автоматчиков сменили американские солдаты.
Среди военных выделялся один в гражданской одежде. Нечаев узнал третьего секретаря американского посольства в Вене Дилла.
— Как доехали, мистер Нечаев?
— Благодарю вас, мистер Дилл. Хорошо.
— Может быть, хотите принять душ?
— Нет, спасибо.
— Господин Нечаев хочет куш-ать, — мило улыбнувшись, сказала на ломаном русском языке переводчица, которая в этот момент вышла из помещения лагерной комендатуры. — А у нас как раз все готово. — Розовое
Дилл не говорил ни по-русски, ни по-немецки. Он не пытался утруждать себя изучением немецкого, а русский язык оказался для него слишком трудным. И хотя он знал, что Нечаев говорит по-английски, все же взял с собой переводчицу.
— Пожалуйста, сюда, мистер Нечаев, — указывая путь, Дилл прошел вперед.
В служебном помещении все было подготовлено для небольшого приема. На низком столике, сверкающем полировкой, Стояли тарелки с маленькими бутербродами и бутылки с различными напитками. Нечаев сел в низкое кресло. Переводчица куда-то ушла.
По предложению Дилла выпили виски. Потом Дилл неожиданно сказал:
— Жаль, что вы не американец!
— Почему, мистер Дилл?
— Я вижу, вам нравится наш комфорт.
— А-а… Умеете вы устраиваться!
— Вам, господин Нечаев, с вашими способностями в Америке была бы обеспечена блестящая карьера.
— Что бы я у вас делал?
— Имели бы капитал.
— Быть капиталистом я не способен. Не смешите меня, мистер Дилл! А чем еще мог бы я заниматься? Гнул бы спину на конвейере или, в лучшем случае, был бы учителем и еле сводил концы с концами?
Нечаев выпил кофе и предложил:
— Может быть, пройдем в лагерь?
Они вышли из служебного помещения и по нагретой за день бетонной дорожке прошли в барак. Там их уже ждали.
— Здравствуйте! — поздоровался Нечаев.
— Добрый день, господин консул, — ответил нестройный хор голосов.
«По крайней мере, не грубят — это уже хорошо», — подумал Нечаев и громко сказал:
— Для вас я не господин, а гражданин. У нас одно отечество. Как вы здесь живете?
— Не жалуемся…
— У вас есть какие-нибудь просьбы, претензии?
Ответы толпившихся в бараке людей были односложны и очень сдержанны. Как говорится, контакта с аудиторией не получалось. И он решил перейти к делу.
— Кто хочет выехать на Родину?
Молчание. Нечаев переводил взгляд с одного лица на другое. Все стояли насупившись, опустив глаза к полу.
Нечаев выждал и повторил вопрос. Так и не дождавшись ответа, он спросил:
— Значит, не хотите? Насильно никто заставлять не собирается…
— А зачем нам ехать? Чтобы сидеть в тюрьме? — вперед выступил молодой, интеллигентного вида человек.
— Кто это вам сказал?
— Сами знаем…
— Лично вам тюрьма и не могла бы грозить, ведь вам немного лет. По-видимому, угнали вас ребенком… Других же Родина простила…
Молодого поддерживали стоявшие за его спиной, постарше:
— Нас не проведешь!..
Нечаев понял, что и здесь все подготовлено, точно так же, как случалось не раз: по указанию разведки на встречу с ним администрация лагеря пустила не тех людей, которые ждут выезда на Родину, а специально подобранных предателей и отщепенцев.