У каждого свой долг (Сборник)
Шрифт:
Неожиданно со двора раздался крик:
— Пустите! Отпустите меня! Господин консул, помогите! Господин консул, они не хотят к вам пускать!
Нечаев подошел к двери. К бараку рвалась женщина. Она держала за руку мальчика лет пяти, бледного и худенького.
— Помогите! — Женщина, воспользовавшись тем, что солдат отступил в сторону, подбежала к двери и, споткнувшись, упала на колени. — Я хочу домой! — ее крик был полон отчаяния.
— Кто вас не пускает? — Нечаев помог ей подняться.
— Нет, нет. Сейчас же,
— Кто вы? Что случилось?
— Они хотят отобрать у меня сына! Я — русская… Говорят, что могу ехать домой только одна! Они не пускали меня к вам!
— Кто не пускал?
— Эти, ами! Вон они стоят, — женщина указала рукой на двух американских солдат. — Начальник лагеря сказал, что если я и поеду домой, то одна. Они хотят отнять у меня сына! — Женщина залилась слезами. Нечаев повернулся к американскому дипломату:
— Господин Дилл, прошу объяснить, что происходит?
— Это какое-то недоразумение, мистер Нечаев… Эта женщина, вероятно, не в своем уме! Если хочет ехать, пусть едет!..
— Как ваша фамилия?
Женщина склонилась над мальчиком. Потом, вытирая слезы, повернулась к Нечаеву:
— Синельникова, Ольга Синельникова.
— Ребенок ваш?
— Мой. Это мой сын, но родился он здесь… Вот они и говорят, что мальчик является австрийским гражданином и должен здесь остаться. Это чудовищно!
— Успокойтесь. Через три дня вы вместе с вашим сыном поедете домой. Я за вами приеду. Так, господин Дилл?
— Да. Это какое-то недоразумение…
— А вы, граждане? Может быть, с кем-нибудь тоже произошло недоразумение?.. А теперь кто-нибудь надумал? — Нечаев окинул взглядом собравшихся в бараке.
— Мы еще подумаем, — сказал один. Как видно, эта сцена произвела на них впечатление. На лицах собравшихся была написана явная растерянность.
Когда совсем стемнело, Нечаев приехал в гостиницу. Он уже готовился лечь спать, как неожиданно раздался телефонный звонок. «Вероятно, ошибка», — подумал Нечаев, но все же поднял телефонную трубку.
— Господин Неча-аев? — услышал он женский голос.
— Да.
— Извините. Я вас потревожила?
— Пожалуйста…
— Это говорит Элизе, переводчица господина Дилла.
— Слушаю вас.
— Вы еще не спите?
— Да как вам сказать…
— Я дума-ала, что еще не так поздно… Я тоже остановилась в этой гостинице…
— Очень приятно.
Наступила пауза. Элизе молчала. Нечаев считал невежливым первым повесить телефонную трубку.
— Господин Неча-аев, вы забыли свои перчатки. Я позвонила, чтобы вы не беспокоились… Если хотите, я занесу вам…
Нечаев вспомнил, что перед уходом из лагеря никак не мог найти перчатки. Подумал, что сунул их в саквояж.
— Спасибо. Не беспокойтесь. Я зайду завтра.
— Вы, наверно, очень устали?
— Да. Сегодня был трудный день…
— Тогда извините. Спокойной ночи.
— До
…В конце рабочего дня, когда десятки телефонных звонков то и дело отвлекали и не давали сосредоточиться, Забродин решил, наконец, отключить телефонный аппарат: «Если возникнет что-нибудь неотложное, разыщут через секретаря. Нужно обдумать, что же все-таки происходит». Пока в руках у полковника были только разрозненные эпизоды.
«Союзнички» явно готовят сюрприз. Где он? В каком облике предстанет?» Мелочей множество: то тут, то там словно какой-то таинственный кукольник дернет за ниточку. Многие стали замечать за собой слежку. Да и с магазином на Ландштрассе…
Забродин думал, сопоставлял, сравнивал… А длинный весенний день пролетел незаметно, и уже над домами вспыхивали световые рекламы. Ночная жизнь европейского города врывалась в тишину кабинета, нарушала строй мыслей, манила на улицу. У полковника оставалось все меньше надежды придумать что-нибудь путное…
Забродин вышел из «Империала». Постоял возле памятника советскому воину. У подножия памятника лежали свежие цветы: благодарные австрийцы каждый день их меняли. Полковник направился к Штадтгартену. Днем в этом сквере было много любопытных. Они собирались возле прудов, смотрели на плавающих лебедей и уток. Взрослые и малыши бросали им хлебные крошки, доверчивые птицы хватали пищу прямо из рук. Сейчас здесь было пусто.
Выйдя из сквера, Забродин пошел по тихим улицам. Гулял долго и порядком устал. Возвратившись в гостиницу, он зашел за ключами к портье. Дежурила фрау Кюглер, полная круглолицая австрийка. Она всегда была приветлива и доброжелательна, и, когда у него выдавалась свободная минута, он с удовольствием с ней беседовал.
Так и сейчас. Фрау Кюглер спросила!
— Были в кино, господин Забродин?
— Нет, фрау Кюглер, гулял.
Хотя Забродин довольно прилично понимал по-немецки, но сам говорил односложными фразами.
— Когда же приедет ваша семья? Вам одному здесь надоело?
— Скоро, фрау Кюглер. Дети еще учатся. А у вас есть дети?
— О, господин Забродин, не спрашивайте!.. Сначала была война. Потом не было средств, чтобы содержать детей. Ведь дети требуют больших расходов! Ах, извините, я вас задерживаю пустыми разговорами. Спокойной ночи.
Она передала ему ключ от номера.
— Я привык ложиться поздно, фрау Кюглер. Только вот устал сегодня, долго гулял. Правильно я говорю по-немецки?
— Аусгецайхнет! — Фрау Кюглер улыбнулась и, пододвинув стул, сказала: — Может быть, присядете? Как вам нравится Вена?
— Красивый город. Хороший народ австрийцы. Приветливый…
— Это очень приятно, господин Забродин. Вена действительно хороша. А вот люди есть разные…
— Везде есть разные люди, фрау Кюглер.
— Есть плохие в «Гранд-отеле».