У кладезя бездны. Часть 2

Афанасьев Александр

— Он уже большой мальчик.

Юлия грустно улыбнулась.

— Спасибо что напомнил.

— Нет, серьезно. Ты не защитишь его от всех напастей этого мира. Он сам выбрал себе профессию и эта профессия чертовски опасна.

— Черт, не ты водил его в детский сад!

Я ничего не ответил. Юлия смутилась.

— Извини, но…

— Все нормально. Правда, все нормально. Я не водил его в детский сад. Я не вел его за руку в школу. Я не играл с ним в бейсбол и в хоккей. Я не учил его стрелять. Я не вывозил его и тебя на природу, мы не ставили палатку, не ловили рыбу и не жарили ее на гриле. Все это время я вел войну, которая, возможно, никому не нужна и о которой уж точно

никто никогда не узнает. Но черт меня возьми, если этот парень не вырос очень похожим на меня. За то, что он сотворил в Каире его выпороть мало — но все равно я горжусь им.

Юлия помолчала. Потом сказала.

— Если мы и дальше будем продолжать в том же духе, то ни к чему хорошему это не приведет. Что ты привез?

— Для начала — давай посмотрим, что ты привезла.

— Да… — Юлия достала из своей сумки папку, протянула ее мне.

Я взял папку. Красная полоса поперек обложки, гриф "Совершенно секретно". Папка была тонкой, очень тонкой…

Прочитанное — подтвердило мои худшие предположения — это была нить, о которой я ничего не знал.

Ротмистр Ежи Соболевский нигде не родился. Так не могло было быть — но так было. После рокоша — контрразведка сплошным чесом прочесывала всех и наткнулась на такой неприятный факт — ротмистр Ежи Соболевский появился уже в польской армии, в гвардейской кавалерии, девятнадцати лет от роду. До этого момента — не удалось найти ничего, все данные, как содержались в армейском и гражданском досье оказались ложью. Семья, в которой он родился — полностью погибла во время рокоша восьмидесятого — восемьдесят второго годов.

Я примерно прикинул. Соболевский был семьдесят пятого года рождения — почти мой ровесник и ровесник Цесаревича Бориса. В Польше он появился в девяносто четвертом, в окружении Цесаревича — к концу девяностых. Совпадает со временем, когда британская разведка начала очередной "тур вальса" — обострения отношений и дестабилизации обстановки.

Каким-то образом — ему удалось войти в родство с Радзивиллами… хотя, видя фотографию его супруги, стало понятно, почему именно, за таких и полцарства не надо. Но все равно — на руку дочери Князя Священной Римской Империи и одного из богатейших людей Польши должны были быть и другие претенденты…

История с казной — вообще не шла ни в какие рамки. Если нам удалось примерно восстановить картину захвата Бориса, теперь полноправного Царя Польского (если не считать того факта, что он захватил трон убив отца) — то насчет денег все вообще — странно до предела. Они пропали. Вот и все, что о них было известно.

А ведь это десятки тонн золота.

И снова — католический след. Только теперь уже — в прямом контакте с генералом Абубакаром Тимуром, террористом, главой террористической организации и одним из самых разыскиваемых на Земле людей.

Может… мы просто не там ищем?

Казна… Ее не так то просто спрятать. Казна… пропавшая точно так же, как и деньги Шахиншаха Хосейни. Речь шла о миллиардах. Миллиардах рублей, это огромные средства, на них можно скупить десятки хороших, приносящих постоянный доход предприятий, используя их можно открыть хороший банк. Наконец — используя их, можно вести террор десятилетиями, оплачивая труд тех, кто зарабатывает на крови.

— Деньги…

— Что, прости?

— Да так. Ничего.

Я достал из кармана небольшую флеш-карту.

— Есть коммуникатор?

— Конечно, — Юлия достала Неву.

— Это разговор, который нам удалось записать. Один абонент — Тимур, второй — судя по всему, ротмистр Соболевский, тот самый, имеющий отношение к польской казне. Где-то он сумел выучить один из диалектов фарси, потому что они говорят именно на

этом языке. Это надо выяснить, но не сейчас. Включи на громкую, я буду переводить в синхрон.

Пошла запись. Юлия закрыв глаза, слушала — мой голос и голос Тимура.

Послушать было чего…

— Что это все значит? — спросила Юлия, когда запись закончилась, — я не поняла и половины. У них что — какие-то общие дела или что?

— Они самые, mi amore, они самые.

— Но они…

— Ты заметила — они постоянно говорят про деньги. Про деньги. Иди за деньгами, и ты познаешь истину. Все в этом мире или почти все — из-за денег.

— Они не могут получить свои деньги.

— Точно. Соболевский спрашивает, что с деньгами. Тимур отвечает, что пока ничего, но он в ближайшее время что-то сделает. Непонятно, что именно. Но, наверное, речь идет о больших деньгах — можешь представить, о каких.

— Но это… не имеет смысла.

— Почему же? Мы долгие годы искали, откуда и каким образом финансируются террористические акты. Мы долгие годы искали, куда пропали деньги шахиншаха — мы не знаем даже, сколько их было, знаем только то, что он каким-то образом ухитрялся выводить их из страны. Мы искали, каким образом пропала польская казна — часть ее мы нашли — но не всю, и даже не большую часть.

— А как насчет Хавалы?

— Хавала? А что такое Хавала? Открой глаза, это всего лишь платежно-расчетная система, довольно примитивная. Деньги в ней — циркулируют в виде наличности и в виде золота, но не более того. Эта система может помочь вывести деньги из страны, перевести деньги на другой конец света — но как насчет вложений? В ней нет самого главного — некоего звена, которое может превратить деньги и золото в чистый, с легальным происхождением безнал и пустить его дальше. Сделать возможным легально вкладывать его по всему миру. Получать прибыль. Во что можно вложить деньги Хавалы, наличность? В товар, который грузят на караван верблюдов? В мешки с рисом? В хижину в какой-нибудь деревне? В золото, которое ночью можно закопать на огороде? Мы все — не уловили одного: так можно обращаться с миллионами, а не с миллиардами. Миллиарды должны работать. И это конечное звено, банки, через которые прогоняется денежный поток Хавалы — они не на Востоке, иначе бы мы знали об этом. Они — в Италии. Итальянские банки, старейшие в мире — принимают эти деньги, интегрируют их в систему, отмывают, пускают в оборот. Что-то пошло не так — только благодаря этому мы смогли отследить и Тимура и этого Соболевского.

Юлия помолчала. Потом спросила.

— Это точно Тимур?

— В Петербурге проведите анализ голоса. Но я слышал этот голос своими ушами, когда генерал находился в метре от меня. Это точно он, у меня сомнений нет.

— И ты собираешься ехать в Рим?

Я пожал плечами.

— Я свободный игрок. Только на этих условиях я и соглашался, иное бессмысленно. У вас есть спутники, системы перехвата, авианосцы и штурмовые группы. Но это все — напоминает попытку убить автомобилем комара. У меня — только то, что в голове, плюс руки и ноги. И оружие. Этого хватит. Да, я собираюсь навестить Рим.

Юлия испытующе посмотрела на меня. Так, что я заподозрил неладное.

— Что-то случилось?

— Что ты знаешь о своем отце? — вдруг спросила она.

— То, что я рос без него. То, что он погиб от рук террористов. Достаточно?

— Наверное… Ты знаешь, что его обвиняли в том, что именно он подготовил покушение на Папу в Ватикане в восемьдесят первом?

Я усмехнулся.

— Знаю. Это для меня не новость. Чушь собачья и больше ничего. Ты думаешь, что мне из-за этого…

— Не только.