У кого как...

Корсунская Жанна

Детина снова бросается на Витю. Мужчина, что открыл нам дверь, хватает детину:

– Петро, хватит! Очумел! Идите, жидки, отседова, пока он вас не прикончил. Идите по добру...

Хватаю Витю за руку, силой тащу к двери. Он поворачивается ко мне. Ненависть в его глазах обжигает меня.

– Витенька, умоляю, пошли! – Но он разворачивается и снова ударяет детину в челюсть.

Я ору.

Паралич от моего звериного крика наступает мгновенно. Мужик, оставив еще не очухавшегося детину, подбегает к Вите:

– Идите,

браток, уходите. Дядька он Сашка, вместе работали. Дядька родный. А цэ мать его. Пьяные они от горя, от водки пьяные. Уходите от греха...

Вдвоем с мужиком нам удается вытолкнуть Витю в тот момент, когда детина, очухавшись, бежит с кулаками к дверям. Мужик в тельняшке успевает захлопнуть их.

Я слышу перебранку за дверью, но Витя, кажется, уже пришел в себя. Спускается за мной по лестнице, наконец вырывает свою руку из моей: – Да не держи ты меня, Фира, не пойду я туда снова. Все! Хватит!.. Выбираемся на свет Божий. Солнце ударяет в глаза.

– Умыться бы надо, – прикладываю салфетку к струйке крови на Витином подбородке.

– Тебе тоже.

Только теперь чувствую тупую боль в груди. Моя футболка залита розовым соком арбуза. На джинсах тоже противные пятна.

– Больно?

– Ничего. Хорошо, что не в глаз.

– Да уж! Как в газету напишешь?

– Скажу: нет у него ни родственников, ни знакомых. Позвоню строительному подрядчику, у которого он работал, возьму какие-нибудь данные, может, фото.

– Все шито-крыто, да? Как будто ничего и не было?!

– А что ты предлагаешь, Витя?

– Депортировать их из страны. Зачем в Израиль антисемитов привозить! Мы же им работу даем, чтоб не загнулись на Украине с голоду, а они нас ненавидят.

– Витя, у людей горе. Люди в горе по-разному реагируют.

– В горе, в радости они бы нас всех с удовольствием прикончили. Как арабы.

– И украинцы разные бывают, и арабы...

– Бывают разные. Только мы для них все одинаковые – жиды пархатые.

Солнце невыносимо режет глаза. Только теперь понимаю, что забыла в том доме темные очки.

Силы окончательно оставляют меня. Изможденно опускаюсь на траву. Не могу сдержать слез. Наверное, это запоздалая реакция.

– Фира... ты чего, ну, хватит! Прости. Все, поехали, поехали ко мне. Я за руль сяду.

– У меня страховка только на одного человека.

– Ну хорошо, ты за руль сядешь. Поехали. У тебя другая одежда есть?

– – Есть, конечно. В багажнике.

– Ну вот и хорошо. Приедем, примешь душ, переоденешься, позвонишь, кому надо, статью свою приготовишь. У меня компьютер есть. Отдохнешь, переночуешь, а завтра утром поедешь.

– Мне сегодня в Иерусалим надо вернуться.

– Хорошо, сегодня вернешься. Еще всего десять утра. Вставай, поехали.

Через сорок минут испуганная Двора встречает нас возле дома. Витя пытается ей рассказать, что произошло,

но вдруг останавливается на полуслове:

– Не могу «жиды пархатые» на иврит перевести.

– Потом, Виктор, потом слово подыщешь. Главное – живы, здоровы, – успокаивает его жена.

Перешагиваю порог дома, и вновь картина покоя завораживает меня.

Тонкие солнечные лучи, проникающие сквозь ажурные дырочки в шторах, играют в огромной вазе из разноцветного стекла, отбрасывают в разные стороны красно-сине-розово-зеленые блики.

Вкусно пахнет жареным мясом с йеменскими пряностями. Двора подает нам мягкие махровые полотенца.

– Эсти, иди в нашу ванную, там и фен есть, и все необходимое, а Виктор в детской душ примет.

После душа заглядываю в детскую. Витя сидит на полу среди сыновей, помогает им собрать какую-то замысловатую штуковину из пластмассового конструктора.

– Спускайся вниз, Фирочка, сейчас я отведу тебя в мой кабинет, там никто не будет мешать.

В кабинете Вити огромная, во всю стену, карта Израиля, причем территория ее больше нынешней и поделена тонкими линиями на двенадцать частей – двенадцать колен Израилевых.

– Что это?

– Таким было наше государство при царе Соломоне. Как написано в Торе: «Страна Израиля, обетованная евреям Богом».

– Интересно.

– – Да. Знаешь, где сейчас еще можно найти названия Израилевых колен?

– Где?

– На полицейских и военных картах. Там так и указано: лагерь Беньямина, лагерь Звулуна...

– Ты должен вернуться в лабораторию?

– За мной уже машину выслали. Приеду домой к трем часам. Ты пока готовь материал. А я вернусь, пообедаем, поговорим – и поедешь.

– Хорошо.

Сажусь за компьютер. Звоню строительному подрядчику Сашко, потом Ури. Строчу текст.

Шестилетний Яков, с которым я познакомилась сегодня утром, заглядывает в кабинет:

– Ты тут?

– Как видишь.

– Папа с антисемитами дрался?

– Да.

– А в садике говорят, что драться нельзя.

– Правильно говорят.

– В садике нельзя, а в жизни нужно.

– Кто тебе сказал?

– Сам понял.

Глава 5. ГЕРА

«Здравствуй, дорогой Гера. Сегодня исполнилось семь лет моей жизни в Израиле. Сегодня семь лет нашей с тобой разлуки».

Странно – почему семь? Десять. Ошиблась в цифрах.

«Кажется, что все было только вчера и в то же время очень-очень давно, словно в другой жизни. Вряд ли у тебя есть такое ощущение, ведь ты просто продолжал жить. А я поменяла все. Одним махом. Даже профессию. Только себя – постепенно.

Помнишь, однажды мы говорили с тобой о жизни, о женщинах. Ты сказал, что каждая женщина, которая была с тобой, хотела, чтобы ты стал ее мужчиной. Ты сказал, что я тоже этого хочу.