У кошки девять жизней
Шрифт:
— Перестань, — батюшка поморщился, — я сегодня достаточно наслушался. Лучше подумай о свадебном платье. У нас всего неделя для приготовлений.
И тут у меня закончилось терпение окончательно. Как я визжала! Наверное, это было слышно даже на улице.
— Я не выйду за него замуж! — вопила я, — не выйду, не выйду! Никогда! Ни за что! Вы не сможете меня заставить! Не пойду! Вы не смеете! И в монастырь тоже не пойду! Это отвратительно, продавать собственную дочь! — и много другого в том же духе.
Кажется, батюшка был
После столь внушительной демонстрации моего гнева я выдохлась и уже не выкрикивала упреки, а просто повторяла: "Не хочу, не пойду, не буду!" Звучало это довольно однообразно.
— Изабелла, — наконец проговорил отец, дождавшись паузы, — если ты не выйдешь замуж за герцога де Каронака, мне просто придется отдать тебя в монастырь. Ничего другого не остается.
— Что-о? — протянула я.
— Да, дорогая. Это единственный выход. Больше я не найду тебе столь блестящего жениха. Такое везение выпадает раз в жизни.
— В монастырь? — повторила я, — меня в монастырь?
— Конечно, — невозмутимо кивнул он.
— Вы с ума сошли!
— Хватит, Изабелла. Довольно. Пожалей хотя бы свое горло, если уши родного отца тебе не жаль.
— Я не хочу в монастырь! — вновь закричала я, — я не пойду в монастырь!
— Тебе придется туда пойти, когда наш дом продадут с торгов и мы окажемся на улице. Я никогда не говорил тебе, что наши дела настолько плохи. Мне всегда казалось, что девушке не подобает знать подобные вещи. Но раз другого выхода нет…, - он вздохнул.
— Это жестоко, — заявила я, — вы принуждаете меня.
— Мне жаль, дорогая, но наша жизнь действительно нас не балует. Мне хочется тебя пристроить, чтобы ты никогда ни в чем не нуждалась.
— Уходите! — рявкнула я, — немедленно! Я не желаю вас слушать! Я ненавижу эту проклятую бедность, я ненавижу ваших кредиторов, я ненавижу эту гадкую жизнь, и я ненавижу герцога!
И я в апофеоз своего гнева швырнула на пол вазу с цветами. Грохот она произвела немаленький. Но батюшка только вздохнул, встал и вышел за дверь. Вид у него был весьма пришибленный, но мне его не было жаль ни капельки.
Отвратительно! Гадко! Мерзко! Довел дела до такого состояния, что не остается другого выхода, кроме как продать дочь богатенькому жениху. Сам виноват, а я должна расплачиваться.
2 глава. Замужество
Всю неделю я чувствовала себя отвратительно. С батюшкой я не разговаривала, демонстративно отворачиваясь, когда он обращался ко мне с вопросом. Было заметно, что он очень переживал, но мнения своего не переменил, по-прежнему
Но повторяю, благоразумно и логически я была способна рассуждать лишь о других. А когда дело касалось меня, действовал лишь один довод: нравится мне это или нет. И если не нравится, то путь это тысячу раз благоразумно и правильно, все равно это отвратительно, подло и гадко.
Альфред пытался настроить меня на миролюбивый лад всеми своими силами. Подозреваю, что именно для этого он и остался у нас погостить. А вовсе не для того, чтобы присутствовать на свадьбе. Можно представить, как меня это злило!
Кузен использовал для моего убеждения все средства вплоть до самых вероломных. Он, негодяй, знал, как я люблю верховую езду и практически каждый день, когда выпадала свободная минутка, звал меня прокатиться. Я не могла в этом ему отказать. Отец тоже не препятствовал этому, хотя в любое другое время стал бы причитать, что я слишком злоупотребляю прогулками, и что рано или поздно сверну себе шею. Но так как до сих пор этого не произошло, ограничивался лишь замечаниями. А в свете последних событий вообще делал вид, что ничего не видит, не слышит и не понимает.
Накануне самого отвратительного события в моей жизни, вновь будучи на прогулке верхом, Альфред продолжал действовать мне на нервы, свято уверенный в том, что еще немного — и я соглашусь, что меня ожидает великое счастье.
— Изабелла, — говорил он чрезвычайно мягким тоном, которым разговаривают с маленькими детьми и душевнобольными, — не стоит так расстраиваться. Все девушки выходят замуж. Рано или поздно это случается со всеми.
До сих пор мне удавалось как-то терпеть это, но в тот день я была чрезмерно агрессивно настроена, вероятно, потому, что время моей казни стремительно приближалось.
— Прекрати! — рявкнула я, — прекрати, прекрати! Если ты и дальше будешь говорить со мной, как с буйно помешанной, я тебя стукну, как в старые, добрые времена.
— Не знаю, для кого они были добрыми, — насупился кузен, — но для меня это были темные времена. Я был весь в синяках. До сих пор не осмеливаюсь поделиться своими переживаниями с друзьями. Они ведь поднимут меня на смех. Какая-то маленькая, сопливая девчонка затерроризировала меня до потери сознания.
— Не преувеличивай, — фыркнула я раздраженно, — вовсе не до потери сознания.