У Лукоморья
Шрифт:
Еще поет соловей. Но песен будет теперь все меньше и меньше. У всего живого в природе наступило время семейных забот.
А к людям пришла пора «великих миграций» — летние отпуска. Вчера мы целый вечер просидели с соседом над картой, выбирая для него речку, по которой лучше всего совершить путешествие на плоту.
Лето на Крайнем Севере.
Фото автора. 2
Три паруса над песками
2 июня под вечер пастухи в приаральских Каракумах увидели странное зрелище. По пескам у горизонта плыли три белых паруса. Пустыня с жарким, струящимся, как вода, воздухом может обмануть человека, и пастухи разбудили дремавшего в юрте старика Асана Бахмырзаева.
— Мираж?
Старик долго разглядывал горизонт, протирал глаза ситцевой тряпочкой:
— Нет, не мираж.
Новости в пустыне расходятся непостижимо быстро. Уже на второй день в приаральских песках было известно: «Три чудака из Москвы идут по пустыне на тележках под парусами».
Первый раз о парусах и колесах я услышал в прошлое лето.
— Сумасшедшие, — сказал я, когда узнал о затее. — Это ж пустыня.
— Ну что ж, — сказал Эдуард Назаров, — пусть на этот раз будет пустыня.
Я не мог ничего возразить, потому что давно уже знал Эдуарда. Штурман подводной лодки, ставший способным инженером, обошел с рюкзаком Север, в одиночной байдарке под парусом и на веслах плавал в Аральском море. Я подружился с ним на Камчатке, куда он по доброй воле прилетел с шутливым девизом «покорить пару вулканов». Один вулкан мы покоряли с ним вместе — восемь дней сидели в засыпанной снегом палатке, но одного вулкана капитану третьего ранга показалось мало. Дождавшись отпуска, опять улетел на Камчатку. Я получил от него телеграмму: «Видел землю с вершины Ключевской сопки». С этим успехом можно было поздравить — в нашей стране всего десятка четыре людей видели землю с вершины Ключевского вулкана.
В пустыню теперь собралось четверо. Я познакомился с мастером спорта по парусу инженером Владимиром Талановым, инструктором по туризму Геннадием Галиуллиным и подполковником, таким же заядлым, как все остальные, землепроходцем кинооператором и гитаристом Сысоевым Игорем.
— Для путешествия на яхтах надо иметь как минимум яхты…
— Мы их сделаем.
— Сумасшедшие, — сказал я уже с большой долей симпатии.
Кто в своей жизни пытался сделать хотя бы хорошую ручку для молотка, может понять, что значит построить яхту. Надо иметь опыт конструкторов, чтобы придумать эту «тележку», способную двигаться без мотора, надо было стать кузнецом, слесарем, сварщиком, токарем, столяром, такелажником.
— Сумасшедшие, — сказал я с любовью, когда увидел в подвале странные тележки, похожие на кузнечиков и на первые самолеты-«этажерки».
Я попросился посмотреть, как начнется любопытное путешествие.
Яхты в разобранном виде, продукты и снаряжение погрузили в товарный вагон, и мы попрощались, чтобы встретиться через неделю на берегу Аральского моря.
Картина пустыни.
В тот же вечер в редакции я разыскал французский журнал и еще раз убедился: сумасшедших на свете не так уж мало. Бригадный
Спортсмены за 32 дня преодолели три тысячи километров. Караван сопровождали машины с грузом и снаряжением, два легких самолета, по радио генерал Дю Бусе держал связь с воинскими гарнизонами, расположенными в пустыне. Из двадцати яхт благополучно закончили путь только восемь. Читая подробности перехода, я понял: наша доморощенная экспедиция, у которой не было ни машин, ни самолетов, ни радио, может быть только первой разведкой в пустыне.
На берегу Арала я увидел красную и голубую палатки, три белых паруса и четверых черных облезлых людей.
После объятий и после того, как бутылка из-под армянского коньяка была закинута далеко на бархан, я как следует оглядел лагерь.
Недельное сидение в песках планировалось, надо было привыкнуть к походной еде, к солнцу, сделать доводку яхтам.
Сидя на месте, человек даже в пустыне обзаводится живностью. У входа в палатку в банке из-под фасоли жил волосатый тарантул, названный почему-то Фролом. В корзине скреблись два ушастых ежа, по лагерю бегал котенок, а в самом центре на капроновой нитке по кругу ходила большая, очень серьезная черепаха…
Все готово к «отплытию». Нет самого главного. Нет хорошего ветра. Нельзя даже опробовать яхты. Три паруса только чуть вздрагивают, не способные двинуть с места колеса.
Прошел еще один день, и еще. Ветра нет. Остается только вздыхать и искать хоть какое-то занятие. Я ухожу в пустыню фотографировать. Эдуард садится у яхты с дрелью и молотком. Геннадий начинает потрошить сазанов, которых утром привозит нам любопытный глухонемой рыбак. В палатке сонно бренчит гитара.
Капитан экспедиции Володя Таланов зачем-то берется перекладывать целлофановые пакеты с едой.
— Гена, это что, молоко?
— Нет. Кажется, это капуста.
Белый порошок в пакете в конце концов оказывается «голубцами ленивыми с вермишелью». Институт консервов снабдил ребят экспериментальной едой, взяв слово, что они будут учитывать съеденное и взвешиваться. В первую неделю сушеная пища разнообразилась аральскими сазанами, все равно экспедиция в общей сложности похудела более чем на пуд.
Вечерами мы собираемся у костра, топливо для которого в виде небольших шариков нам поставляют верблюды. Когда умолкает гитара, слышны пустынные звуки и шорохи. Пески, спавшие днем, пробуждаются, как только солнце опускается в аральскую воду. Отголоски загадочной жизни приходят прямо к костру. Котенок Кешка то и дело выгибает спину горбом и фыркает в темноту. На всякий случай мы надеваем ботинки и одежду потяжелее — вчера у костра поймали черного паука-каракурта, который невидимой капелькой яда может свалить даже верблюда.
Большие теплые звезды висят над пустыней. У горизонта плывет огонек — автомобиль. В море тоже движется огонек — рыбаки на моторном боте возвращаются с лова в Аральск. И в небе красные огоньки — самолет из Ташкента. Налицо все моторные преимущества века. Все движутся. И только мы сидим, как древние моряки, ожидаем попутного ветра.
Пустыня не так безжизненна, как кажется в знойный день. Чуть спала жара — из щелей, из норок выползают тысячи живых тварей. Бежит пустынный ежик…