У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем!
Шрифт:
Тряхнув головой, отгоняя тоску-печаль, я поспешила на кухню. Скоро стол ломился от разных вкусностей, которые мужчины неторопливо запивали холодным квасом, сбитнем и взваром. Доставая из дворовой печи лепешку, я услышала тихий разговор, который шел обо мне.
— Ох и хорошая тебе хозяйка дома досталась, — похвалил Тимон, черная пума, давно женатый оборотень. — Добрая и приветливая, твой двор словно солнышко освещает.
— Да уж, твоя холостяцкая нора преобразилась до неузнаваемости. Красиво и по-настоящему уютно стало, даже уходить неохота, — согласился пожилой
— Мимо вас проходишь бывает, а пахнет — слюной захлебнуться можно. Боюсь, твоя хозяюшка скоро так раскормит твоего тигра, что ты уже вряд ли сможешь на охоту за душниками ходить, — добавил третий гость.
— А какая красавица и скромница, — выдохнул четвертый.
— Самое главное, смотрит на тебя, будто к ней сам Батюшка Солнышко снизошел. Эх, мне б такую, я бы самым счастливым стал, — по-доброму завистливо протянул самый молодой среди гостей, леопард Гонька.
Имя у него смешное, а сам серый, поджарый и жутковатый. Но Дин ему доверяет, ценит, а он в своем деле всяко лучше меня разбирается.
— Моя Савери одна такая, других нет. Ищи себе свою, — в голосе мужа зазвенел лед, он все равно ревновал, когда другие холостые мужчины начинали подобное говорить.
— Ты прав, больше нет, но может повезет с другими, — понятливо усмехнулся Гонька.
— Мне нужна ваша помощь, — тихо попросил Дин.
— Дак поможем, чем сможем, делись бедой, — предложил Темрюк.
— Да девки и бабы из Елового носы от Савери моей воротят. Она переживает. Знахарка она сильная, ей дар свой отдавать хочется, а они фыркают, да гонят ее…
— Дин, ты сам понимаешь почему, — виновато проворчал Тимон. — Эльса ваша сколько кровушки попила в юности, сколько бед от нее натерпелись. А тут она вернулась и всем объявила, что Савери ее лучшая подруга.
— Да, теперь и ее все боятся. Не хотят новую беду на голову кликать, вот и остерегаются.
— Мирон тоже давеча рычал на наших баб, что его Хвесю сторонкой обходят, и его лисе досталось через Эльсу…
— Глупость полная, ну вы же понимаете, — рыкнул Дин.
— Да мы-то понимаем, глаза же не на затылке, видим хорошо. Но как с упертыми бабами сладить? Не хворостиной же вбивать им расположение к Савери?
— И Матео уже с Лизаветой мозги им промывал, да все без толку, не верят они. Обида и страхи старые глаза застят.
— И желают отыграться за прошлое, только уже на невиноватой, доброй аме, а не Эльсе бедовой. С той как с гуся вода, а твоя, вишь, страдает.
Дин молчал, я слышала, как он шумно дышит, сдерживая злость, но дальше я поразилась:
— А теперь послушайте меня внимательно. Когда вернусь, проверю: если к моей жене по-прежнему неуважительное отношение будет, то я этого терпеть не стану. И разберусь по-своему, а вы меня хорошо знаете.
— Так бабы же, что с них возьмешь, — заволновались гости.
— Найду, что и с них взять, — строго обещал Дин. — С каких это пор баба в доме решающее слово имеет? Или вы тряпками стали?
— Ата Дин, вы слова-то выбирайте, — тихо возмутился Тимон.
— А зачем? — притворно удивился Дин. —
— Типун тебе на язык! — чуть не подскочил от возмущения Тимон. — Если что — в Еловый привезу, ама Дарья не откажет, поможет.
— Ты уверен? — прорычал Дин, уже не приглушая голоса. — Моей тетке сто двадцать, она еще моему отцу зад подтирала. Уже ходит с трудом, а силенок у нее и вовсе почти не осталось.
— Ну, бабы говорят, последнее время Дарья окрепла, на боли не жалуется, вроде, — сказал неуверенно Темрюк.
Лицо Дина и так суровое и хищное перекосила кривая зловещая ухмылка:
— Да, похорошело ей. Потому что Савери месяц ее своими целебными отварами поит, лечит. Она не только повитуха сильная, но и травница отменная.
— Ну и что прикажешь делать с твердолобыми бабами? — уныло спросил Тимон.
Дин пожал плечами и сурово ответил:
— Что хотите, мне теперь плевать. Но моя жена в собственном клане изгоем не будет, это я вам прямо говорю. Как есть. А еще хочу предупредить, срок им на исправление — пока я в отъезде. Если дело на лад не пойдет, значит Савери будет лечить женщин из соседних кланов, раз в нашем безмозглые. А то все на Эльсу мою кивают, а у самих с головой…
— Не наездится, — попытался съехидничать Тимон.
Дин качнул головой, фыркнув:
— Тесный круг столько сил приложил, чтобы меня с Савери разлучить и себе ее заграбастать. Когда мы уезжали, они пытались выторговать ее к себе на время, чтобы приезжала хоть иногда. Или чтобы своих к нам можно было возить. Каждый оборотень, что с нами в обозе был, теперь знает, что Савери сильная знахарка и повитуха. Понадобится — я запросто первый ярус нашего дома отдам под целительскую. Пусть пользует чужачек, а свои задирают носы и мрут как мухи, зато гордые. Видно, слишком много у нас бабы знают, раз мужики не могут найти на них управу и прочистить мозги.
Я не выдержала и вышла к гостям, глотая слезы.
— Савери, — Дин встал, напряженно глядя на меня.
Подняла руку, подошла к нему сама и поведала о самом горьком:
— Как судьба нами играет. Еще пару месяцев назад я мечтала о семье и детях, страдала в заточении у брата. Ведь я сильная повитуха и благодаря моему дару он указывал соседям. Использовал меня, чтобы загонять их в неоплатные долги. День и ночь жила под охраной. Меня даже заставляли скрывать собственный запах несколько лет, чтобы ни один оборотень не бросил вызов брату. Единственной возможностью выбраться на свободу и обрести семью стали смотрины у князя. Меня просили, угрожали, чтобы я скрыла ото всех дар. Предупреждали, чтобы помогала только избранным. И вот моя мечта сбылась: я обрела семью, мужа, да только потеряла возможность спасать жизни, лечить, помогать — все, что не давало вырваться раньше. Судьба коварная. Дарит одно, но забирает другое, тоже важное. О чем узнаешь…