У меня живет жирафа
Шрифт:
– Тебе, тебе!
– Ийка, у тебя беда?
– Можно и так сказать.
– А от кого скрываешься? От Ромки?
– Вовсе нет. Ромка от меня ушел. И уже довольно давно.
– Ох, а почему я не знаю?
– Да я закрутилась тут… И потом… Да ладно… Дело совсем не в нем…
– А я тоже хороша, дура набитая! Прямо на перроне лезу с такими разговорами. Сейчас поймаем такси и поедем.
– Куда?
– Да недалеко, на дачу. У моего тут дача. Он будет только вечером, так что мы за день успеем со всем разобраться. Вижу, тебя надо лечить, правда,
Ие сразу стало легче. Авивка всегда на нее хорошо действовала.
Они сели в такси и через десять минут подъехали к старой даче за старым забором. Участок сплошь зарос высокими кустами, никаких клумб и грядок. Только запах чуть прелой листвы.
– Ах, хорошо, – простонала Ия.
– Конечно, хорошо! А у нас в Израиле сейчас адская жарища, да еще американцы собрались Сирию бомбить, а как это еще на нас отразится… Но к черту политику! Давай, выкладывай, что у тебя стряслось, а я пока на стол соберу!
– Даже не знаю, с чего начать…
– Естественно, с самого начала. Что с твоим летчиком вышло, и далее со всеми остановками. Тебе кофе или чай? Ой, а хочешь холодного молочка, свежего, из-под коровки?
– Да, молочка, с черным хлебушком.
– Умница! И не бойся, корову я сама проверяла.
– Ну, Авивка, ты даешь!
– А ты как думала? Нешто я стану пить, а главное, поить своего любимого невесть чем?
– А кто он, твой любимый?
– Замечательный мужик!
– Тебя вывез в Геленджик?
– Что? – опешила Авива.
– Да песенка такая есть.
– Никогда не слыхала. А мой любимый, он тоже ветеринар, великий, можно сказать, я у него многому учусь и вообще… Но обо мне потом, у меня вроде бы все хорошо. Выкладывай, Жирафа! Молочка подлить? А обедать будем, когда Ашот приедет, ты с голоду до тех пор не помрешь?
– Да нет же! – с досадой воскликнула Ия, которой уже не терпелось все рассказать, сбросить с себя часть неподъемного груза.
Ия подробно все рассказала старой подруге – и об уходе Романа, об отношениях с Мишей, о романе с Голубевым и, наконец, о причинах столь поспешного бегства из Москвы.
– Леха Чащин? Помню его, он с пятого класса по тебе сох… А вообще история – зашибись! Просто кино. У нас в Израиловке по девятому каналу частенько такие истории показывают…
– Какие?
– Извини, ерунда… Сериалы там какие-то бесконечные и третьесортные гоняют. Но ты не дрейфь, подруга, тут тебя уж точно никто искать не станет. И Ашот что-нибудь придумает, он такой, всем помогает, и тебе поможет, как нечего делать…
– А я все только летнее взяла, на жару… – растерянно пробормотала Ия.
– Подумаешь, драма! Найдем, чем тебя прикрыть.
– Это-то скорее комедия, но пока я тут прячусь, мой бизнес может пойти ко дну. У меня в последнее время появилась настоящая клиентура.
– Послушай, а почему бы тебе не сообщить обо всем Голубеву?
Ия подняла на нее измученные глаза.
– Он же занимается разведкой, у него наверняка есть какие-нибудь достаточно влиятельные
– Авивка, пойми, он сейчас в Аргентине, на другом конце света…
– Но если он тебя любит…
– Если любит.
– А ты сомневаешься?
– Я не знаю, я уже не понимаю, кому можно верить, а кому нет…
– Тогда свяжись с Мишей, он просто свернет башку этому ублюдку!
– И сядет в тюрьму?
…Владислав Александрович был занят с раннего утра до глубокой ночи. Он был всецело захвачен работой, многое явилось для него неожиданностью. Особенно потрясла встреча с девяностопятилетним бывшим полицаем из Белоруссии. Благообразный, седой как лунь старичок, роскошные белые зубы на смуглом сморщенном лице пугали жутким несоответствием общему облику, и оттого улыбка старичка казалась зловещим оскалом.
– Ох, братушки, в чем я-то виноват? Приказ выполнял, а попробуй, не выполни! А мой двоюродный брат своих расстреливал в подвалах НКВД, а ему почему-то и почет и пенсия, а я, вишь ли, преступник? Это разве справедливо?
В словах этого старика была своя логика.
В Советском Союзе палачей, как правило, не преследовали, а тихо-мирно отправляли на заслуженный отдых, и они зачастую громко сетовали на жизнь и почему-то с особым остервенением гоняли собак на скверах. И умирали они, как правило, в своих постелях, а этого белозубого полицая все никак не оставляли в покое…
– Знаешь, Влад, а мне его даже жалко, – сказала после интервью Нина. – Ну, допустим, посадят его, так он свою жизнь уже прожил и, судя по всему, совсем неплохо, вон детей шесть штук наплодил, внуков и правнуков без числа…
– Ты не права, – резко возразил Владислав Александрович, – и дело вовсе не в самом этом старике, а в том, чтобы ему подобные понимали, что наказание неотвратимо, что оно может настигнуть человека даже на пороге смерти. Впрочем, ты и сама все понимаешь, просто жертвы его для тебя уже некая абстракция, а он сам – такой вполне себе даже уютный старичок… Ты была в Яд-Вашем в Израиле? В детском зале? Нет? Тогда ты вряд ли сможешь прочувствовать…
– То есть я бесчувственная дура?
– Вовсе нет. Просто ты типичная женщина с добрым сердцем.
– А по-моему, я для тебя больше не женщина, а боевой товарищ, – в сердцах проговорила Нина.
Ему стало неловко, но он счел за благо промолчать. А что тут возразишь, когда все мысли в редкие свободные минуты устремлялись в Москву, к любимому жирафенку. И волнение сжимало горло. Почему-то вот уже три дня он не может ей дозвониться ни домой, ни на мобильный. В ателье тоже никто не берет трубку. Скорее всего, это шутки связи, но кто знает… К счастью, Нина больше на эту тему не заговаривала, но его мучила совесть. Зачем я вообще вздумал с ней спать? А ни за чем, просто она подвернулась в нужный момент и была достаточно настойчива… Но теперь, надеюсь, она поняла. А что же все-таки с Ией? Ни звонка, ни эсэмэс… Электронная почта тоже остается без ответа. Но работы у него было столько, что она волей-неволей вытесняла все тревожные мысли.