У нас убивают по вторникам (сборник)

Слаповский Алексей Иванович

станцию и сказал, козырнув:

– Тогда пройдемте.

– Не имеете права! – сказал Тощинский. Сказал не так, как раньше, не голосом владельца жизни, сказал так, как говорят все граждане, которых административно обижают или ущемляют.

Но при этом депутатскую

корочку свою все-таки сунул.

Милиционер уважительно ее рассмотрел и сказал:

– Очень хорошо, но к факту безбилетного проезда не имеет отношения. Указа о бесплатном проезде депутатов я не знаю.

То, что произошло дальше, почти невероятно. Тощинский мог потребовать найти человека из свиты с билетом. Мог натравить охранников на милиционеров. Мог просто упереться и продолжать скандалить. Но он вдруг встал, взял свой пиджачок и пошел к выходу, сопровождаемый дружелюбным, но неподкупным конвоем милиционеров.

И только возле выхода он почти опомнился, закричал:

– Я специально выхожу! Чтобы вам всем головы поснимали! Это межпланетный скандал, между прочим!

Видимо, он имел в виду международный.

Сразу скажем, никакого международного скандала не было. И голову никому не сняли. И не было даже заметок в охочих на такие истории желтых газетах. Возможно, сам

Тощинский, все взвесив, решил не предавать сомнительный эпизод огласке, а участники инцидента не хвастались происшествием.

После высадки Тощинского Маша, Людмила и Галкин пошли пить чай. И Анне Антоновне принесли чаю – в возмещение нервных потерь.

– Вот и тогда, когда он в самолете буянил, надо было его высадить, – сказала Маша,

выпивая подряд третий стакан и распечатывая вторую пачку печенья, потому что ее организм тратил энергию резко и помногу, требовалось мгновенное восполнение.

– А что же Ольга твоя не расстаралась? – спросил Галкин. – Что они ее, привязали, что ли?

Людмила улыбнулась, глянула на Машу и сказала:

– Да нет никакой Ольги.

– Как это? – удивился Галкин. – А про кого же ты рассказывала?

– Да я уже давно все поняла, – фыркнула сквозь чай Маша, тут же деликатно подставив ладонь под свои брызги, чтобы не опрыскать окружающее.

– Нет, а про кого? – недоумевал Галкин.

– Не в этом дело, – сказала Маша. – А вот ты, Галкин, оказывается, герой! Как ты на него! Прямо как этот на эту, господи, вот память… Как Матросов на амбразуру!

– Да ладно, – пренебрежительно махнул рукой Галкин, показывая этим, что для него это не подвиг, а пустяк, он бы каждый день так себя вел, если бы имелся повод.

– Главное, – задумчиво сказала Людмила, – ведь можем, если захотим!

– Это точно, – кивнула Маша, глядя в окно.

Поглядели туда и Галкин с Людмилой – очень уж было красиво: расстилается вдаль волнистое ковыльное поле, кажущееся взгляду мягким, редкие цветы скромно, но гордо выглядывают там и сям, вьется за полем тонкая серебристая речка, начинающая розоветь от заката, а за речкой – лесополоса, тоже похожая на поезд, который вечно куда-то идет, хоть и стоит на месте.