У нас уже утро
Шрифт:
– А как же? – воскликнул фокусник. – Вы что, наших людей не знаете? Для настоящего искусства время всегда найдётся. Вы бы послушали нашу певицу!…
– Но почему именно на Сахалин?
– Не только на Сахалин. Наши поехали и на юг, и на север, и на запад. Ведь у нас тоже свой план есть. Как же иначе? – Он помолчал. – Как вы думаете, мой номер пройдёт?
– Наверняка пройдёт, – улыбаясь, ответил Доронин.
– Ну, спасибо, – поблагодарил фокусник, – До встречи на Сахалине.
К
Он долго стоял, глубоко вдыхая холодный, влажный воздух.
Вдруг ему показалось, что в темноте ночи мигнул едва заметный огонёк маяка. Но свет тотчас исчез и больше уже не показывался. Доронин так и не узнал, что в эти минуты пароход проходил самый опасный участок пути – пролив Лаперуза между южной оконечностью Сахалина и японским островом Хоккайдо. Здесь мореплавателей подстерегает коварная подводная скала. Замеченный Дорониным мигающий огонёк горел на мысе Крильон, самом южном советском мысе в этой стороне света.
Тем временем начался рассвет – второй с тех пор, как пароход покинул владивостокскую бухту Золотой Рог.
Всюду, куда хватало глаз, тянулось однообразное серое море. Поверхность его была покрыта множеством небольших складок, – так изображают на картинах застывшую лаву. По времени должен был уже показаться Сахалин, но никакой земли поблизости не было видно.
Пароход шёл, покачиваясь и поплёвывая горячей водой.
Доронин долго бродил по палубе, покрытой изморосью.
Внезапно надвинулся туман. Ежеминутно раздавались унылые, предостерегающие гудки. Потом подул такой ветер, что у Доронина захватило дыхание. Теперь он не мог ничего различить перед собой, кроме серовато-белой колеблющейся мглы.
Он стоял на палубе, вцепившись обеими руками в поручни. Ноги его скользили. Огромные массы воды громоздились кругом. Ливень брызг то и дело обрушивался на палубу.
«Опять начинается!»-подумал Доронин. Он чувствовал сильное головокружение.
На палубе никого не было видно, только время от времени пробегал, держась за поручни, кто-нибудь из матросов в плаще, с которого стекала вода.
Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Волны ещё окатывали палубу, но напор их ослабел. К Доронину подошла Ольга.
– Вы знаете, сколько осталось до берега? – спросила она. – Семь миль. Морская миля – это около двух километров. – Ольга внимательно посмотрела на него. – Вы плохо себя чувствуете?
– Плохо, – сознался Доронин.
– Только не ложитесь. Если ляжете, то уж потом не встанете, это всё говорят. А вот я, оказывается, не страдаю морской болезнью. Даже и не предполагала. Думала, что буду лежать и повернуться не смогу. А видите, ничего.
Теперь пароход равномерно раскачивался, словно огромные качели.
– Знаете, как мы будем выгружаться, если шторм не успокоится? – снова заговорила Ольга. – Сюда подойдёт катер, я мы спустимся по верёвочной лестнице.
Доронин кивнул головой. Несмотря на то что море успокоилось, он чувствовал себя все хуже.
Он хотел было, вопреки совету Ольги, вернуться в твиндек, но в этот момент она с силой схватила его за плечо и, повернув лицом к морю, воскликнула:
– Смотрите, Сахалин!
Он взглянул туда, куда показывала Ольга. В туманной утренней мгле виднелась далёкая полоска земли.
Густой туман, нависший над морем, на несколько секунд разорвался, и в розовом отблеске восходящего солнца Доронин увидел кряжи гор, прорезанные узкими долинами, и всю эту долгожданную землю, на которой ему предстояло начинать новую жизнь.
ГЛАВА II
Пароход сутки стоял на Сахалинском рейде. Он никак не мог войти в порт из-за шторма. Когда стихал ветер, появлялся туман и полоска земли исчезала за белой кисеёй.
Прошла ночь. Выйдя утром на палубу, Доронин увидел людей, столпившихся на носу парохода. Они смотрели в сторону берега и показывали на что-то руками. Доронин пригляделся. К пароходу шёл катерок, издали похожий на большую, прыгающую по волнам птицу. Его кидало во все стороны. Довольно близко подойдя к «Анадырю», катер вдруг повернул и направился к берегу.
– Уходит! – крикнул Доронин.
– Как же ему. не уйти? – раздался за его спиной знакомый сипловатый голос. – При таком волнении его стукнуло бы разок о наш борт – и в щепки.
Это был Весельчаков. Он стоял, грузный, в толстом драповом пальто, широко расставив ноги.
Часа через полтора к пароходу пошли ещё три катера.
Шторм несколько утих, но «Анадырь» все ещё сильно качало. Кто-то с верхней палубы крикнул в мегафон, чтобы пассажиры готовились к высадке.
С одного из катеров донеслось:
– Эй, эй! На «Анадыре», на «Анадыре-е-е»!
– Есть на «Анадыре»! – ответил трубный голос сверху.
– Слу-ушай, друг, слу-ушай! – кричали с катера. – Грузы для «Сахалинугля» привезли? А?
– Есть такие! – ответил «Анадырь».
– Так давай выгружай, друже! Заждались мы!
– Лови, сейчас кидать будем, подставляй руки! – раздался голос сверху.
Люди на палубе рассмеялись.
– А для рыбников есть? – нимало не смущаясь, кричал человек с катера. – А для нефтяников есть?
– Всем есть! – отвечал «Анадырь».
Доронин вынес свой чемодан на палубу и стоял, ожидая дальнейшей команды. Два катера остановились примерно в километре от парохода, а третий пошёл прямо к борту.
Метрах в трёхстах от «Анадыря» катер резко замедлил ход.
– Спустить штормтрап! – скомандовали сверху.
Матрос выбросил за борт узкую верёвочную лестницу. Доронин подошёл к поручням и заглянул вниз. Через каждые несколько секунд штормтрап на три четверти погружался в воду.