У обелиска (сборник)
Шрифт:
Наверное, я переборщила. И Дмитрий Иванович решил уточнить:
– Это не приказ. Просьба. Сейчас не время для приказов.
– Разве? – От удивления вопрос вырвался у меня раньше, чем я подумала, что лучше бы промолчать. – Война же, – пояснила я.
– Война, – согласился Дмитрий Иванович. – Каждый выживает как может. Сам. За себя. За тех, кого любит. Нельзя приказать человеку полюбить всех. Вообще всех. И идти на жертву ради них. Поэтому я не приказываю. Только прошу.
– Я пойду с вами, – ответила я. И рука сама потянулась
– Не трогай ее, – Дмитрий Иванович опустил мою руку и пошел к выходу.
Прошло почти две недели с того разговора, а я так и не сняла ее. Хотя каждый день думала, что надо. Что не имею права из-за своих бредней лишать других возможности почувствовать себя чуть лучше. Что раз Игорь, создавая этот оберег, думал не о себе, то и мне стоит взять пример и не трястись над своей жизнью. Что я смогу его дождаться и просто так – без всякой магии… Но не получалось. Никак. Я называла себя эгоисткой и трусихой. Корила за то, что думаю только о себе и живу только ради Игоря, а правильнее было бы жить ради всех… И руки тянулись к узлу. Но развязать его я так и не решилась.
Галина со мной больше не разговаривала с тех пор. Ни об ее просьбе, ни вообще – только если коротко и по делу. Но смотрела каждый раз при встрече очень красноречиво, и я всегда избегала ее взгляда. Дмитрий же Иванович до сегодняшнего дня вообще никак не показывал, что что-то знает. Впрочем, с ним я виделась еще реже и все больше в рабочие моменты, когда он не отвлекался ни на что.
Казалось, кроме работы, для него ничего не существует. Мы шагали по заметенным улицам, и я украдкой поглядывала на его лицо, почти полностью скрытое за шарфом, и видела его глаза – сосредоточенные. На одном: дойти. И вернуться. И спасти еще несколько жизней… Вот какая цель должна быть у человека сейчас. Не то что у меня, глупой: дождаться жениха.
«А может, его уже и нет давно в живых», – вдруг подумалось мне. Я тут же отмахнулась от страшной мысли. Ну и что, что писем нет. Игорь предупреждал меня, что часто писать не получится. А если и получится, то письма могут затеряться где-то на военных дорогах, не прорваться через кольцо блокады… А потом – как прорвутся все разом! Я невольно улыбнулась, представив этот ворох конвертов. Самого Игоря, входящего ко мне следом… И поплотнее прижала к лицу шерстяной шарф: ветер разыгрался не на шутку.
Мы прошли уже половину обратной дороги, когда на перекрестке взвыла сирена. Не успели.
Дмитрий Иванович остановился, оглядываясь. С нашими тяжело нагруженными санками до бомбоубежища добежать было невозможно. Бросать с таким трудом добытые медикаменты тоже не хотелось.
– Идем, – решил он. И кивком предложил мне идти первой. – Выбирай дорогу. Если Галя права, ты найдешь безопасный путь. Сама.
Я остановилась и снова потянулась к косынке, спрятанной сейчас глубоко под теплой одеждой. Наверное, пришло время поделиться частью своей «удачи». Но Дмитрий Иванович нетерпеливо махнул рукой:
– Иди.
И я пошла.
Мы постарались ускорить шаг, хоть это было и глупо – лишний расход сил. Ни до больницы, ни до какого-либо укрытия нам все равно не успеть дойти.
Мы и не успели. Авианалет начался.
Гул с неба, визг падающих бомб. Грохот взрывов и рокот рушащихся строений. Казалось бы, за полгода можно было уже привыкнуть, но все равно первым возникало желание броситься куда-нибудь в укромный уголочек и завыть, вторя сирене, от страха.
– Иди-иди, – повторял за моим плечом Дмитрий Иванович, подбадривая. – Иди, Танечка. Я за тобой…
И я переставляла ноги в такт его словам. И вела его…
Где упала и взорвалась бомба, я понять не успела – меня оглушило взрывной волной. А когда тьма и шум в голове рассеялись и я, встав на четвереньки, огляделась – пожалела, что не умерла: Дмитрий Иванович лежал ничком в нескольких метрах от меня, снег под ним был красный от крови.
Руки и ноги едва слушались, но я все же шустро подползла к нему и принялась тормошить.
Не может быть, чтобы он умер. Просто не может быть. Пусть это будет просто рана. По касательной. За время работы в больнице я узнала достаточно, чтобы понимать, что поверхностные раны, не задевавшие жизненно важных органов, могут очень обильно кровоточить. Пусть будет так…
Я перевернула его на спину. Тулуп спереди был по-рван и окровавлен. Значит…
Это ничего не значит. Я еще раз обозвала себя дурехой: мы сейчас все ходили закутанные, как матрешки; чтобы понять, насколько серьезна рана, надо снять одежду… Но на морозе? Я же не дотащу его на себе до больницы! Что делать?!
Я в отчаянии прижала руки к груди… и вдруг со-образила. Косынка-оберег. Галя говорила, что она может лечить. Значит, надо…
Я принялась разматывать шерстяной шарф, но пальцы путались в нем и не слушались. А когда я почти добралась до узла и поняла, что развязать его, ставший таким тугим с лета, не смогу, почувствовала прикосновение.
– Не надо, – сказал Дмитрий Иванович.
– Я сейчас…
– Меня не спасти. Я врач – я знаю.
– Нет.
– Не спорь со старшими. Лекарства целы?
Я оглянулась – мои санки лежали на боку, но коробки, крепко перехваченные веревками, не рассыпались. Его же санки стояли как ни в чем не бывало.
– Целы.
– Вези их.
– Дмитрий Иванович…
– Вези, они нужны людям.
– Сейчас… Только я… Эта косынка… Галя говорила, она может помочь…
Он поднял руку и коснулся моего локтя. И я замерла.
– Не надо, – попросил он. – Ты обещала. Обещала не снимать ее. Не нарушай обещаний.
Я покачала головой.
– В этом нет никакой магии, – стала я объяснять. – Понимаете? Он попросил меня не снимать ее, чтобы защитить меня. Только меня. Я думала сначала, что это может спасти его. Но это не так. Ему это никак не поможет. А я…