У Пяти углов
Шрифт:
Федя никогда специально не думал, осуждает от отца или не осуждает. Все кругом разводятся. То есть не все, но многие. Допустим, сам Федя сдуру женился бы на Стелле и пришлось бы разводиться — так неужели всю жизнь винозатиться, если б успел родиться ребенок? Ну конечно, мочка — не Стелла, но в принципе: искать виноватых при разводе — пустой номер. Но факт есть факт: отец отчалил. А если бы не отчалил, наверное бы жилось веселее. Ну не то чтобы прямо веселее в смысле сплошного смеха, но нормально бы жилось, чего там! Нет, зла на отца у Феди нет, а разговаривать при встрече не о чем потому, что ничего отец не понимает в современной жизни. Ну какая сейчас жизнь без электроники? А для него элементарный ВЭФ — все равно что машина времени. Или вот пишет музыку — уж в ней-то он профессионал, да? Должен понимать, что современно, — а он нарочно пишет такую, от которой пахнет нафталином. Пишет для
Отец с Рыжей не показались, и Федя пошел дворами к себе. Но, между прочим, вот что интересно: отец несколько раз говорил, и все с такой гордостью, что вот Ксения Ксенофонтовна — это его нынешняя жена — уж так любит животных, так любит! Но почему-то с Рыжей всегда гуляет отец, а не она.
За второй подворотней, там, где гаражи, стояла компания. Те самые каратисты. Между прочим, тут среди гаражей и Славкин: ему как инвалиду разрешается иметь гараж во дворе; сам он живет рядом, на Разъезжей, но в его дзоре очень тесно, да еще рыбный магазин, потому он держит свой «Запорожец» здесь: и от дома близко, и от ателье — вообще только улицу перейти. Если бы тут был Федин гараж, он бы не хотел, чтобы около него собирались эти каратисты. А кстати, где держать веломобиль? Килограмм сорок— пятьдесят в нем будет, наверное, да и громоздкий — по лестнице не втащишь.
Федя шел мимо чужой компании, стараясь выглядеть независимо, но внутренне весь напрягся. Да что с того, как он выглядит — в темном-то дворе. Вот знать бы настоящие приемы, чтобы никого не бояться!
— Рано парень домой идет, — сказал кто-то из компании. — Видать, не дала.
— А может, еще только к ней. Может, еще даст. Федя сделал вид, что не слышит: их много, а он один.
Не говоря уж, что каратисты.
Ничего больше не сказали. Но все равно — словно оплевали всего. А что сделаешь? Даже с приемами, если вон их сколько! Нарочно ведь ищут приключений — скучно им. Федя стал мечтать, что можно сделать электронную защиту: надета на тебе рубашка — вроде кольчуги, ио состоит не из стальных колечек, а из датчиков, и в кармане конденсатор большой емкости: ударили тебя — конденсатор сразу разрядится в этого паразита, так разрядится, чтобы отлетел метров на пять! Но надевать, выходит, надо поверх всего. И чтобы били голой рукой, потому что кожаная перчатка — уже изолятор, если сухая, не говоря про ботинок. А ведь они, паразиты, норовят ногами бить… Ничего, технические трудности возникают всегда, важна идея!
Идея электронной кольчуги так увлекла Федю, что совсем стерлось чувство обиды и оплеванности после выступления этих идиотских каратистов, и он вошел к себе в самом лучшем настроении, то есть в нормальном настроении, потому что нормальное его настроение — это когда он что-нибудь обдумывает.
Мочка уже была дома.
На работе у нее очень устают ноги, потому что приходится все время ходить туда-назад, туда-назад: приносить книги настырным читателям, которые вечно чего-то требуют — нет чтобы брать то, что выложено для них около абонемента! Устают ноги, поэтому дома она больше лежит — читает. Будто не надоели книги на работе. Смотрела бы телевизор, тем более свой-то телевизор Федя настроил так, как ни в одной студии: цвета как на слайдах, которые светятся в Славкиной витрине. А скоро соберет и видеомаг — вот только закончит веломобиль. Да, смотрела бы телек, а мочка все читает и читает. Федя тоже иногда любит что-нибудь почитать, особенно про путешествия; многие любят фантастику, тот лее Алик, а Федя — нет, потому что сколько ни читал, идеи у фантастов всегда самые неинтересные, Федя за час напридумает на десять романов, был бы знаком с каким-нибудь фантастом, подарил бы — не жалко. Да, иногда Федя что-нибудь читает, ко вообще-то, когда голова забита собственными идеями, то не очень до чтения. Мочка никак не может успокоиться: «Ах, ты мало читаешь! Культурный человек должен читать!» А разбираться в элементарной схеме культурный человек должен? Федя считает, что должен, а мочка не разбирается, и отец не разбирается, а оба ходят в культурных людях. Потому что те, которые разбираются в схемах, у которых техническая культура, — те скромнее, те не
Да, мочка уже была дома, лежала с какой-то новой книгой на тахте.
— А, явился, не запылился, наконец! Ужинать будешь?
Феде почти никогда не хочется есть. Даже странно: ведь ясно, что никакая схема не заработает без элемента питания. А Федя работает нормально, иногда даже побольше, чем нормально, а свой элемент питания подзаряжает слабо. И редко.
— Спасибо, я уже нажрался.
Феде самому нравится, что он такой воспитанный: когда отказывается, не забывает прибавить «спасибо».
— Ой, ну как ты выражаешься! «Нажрался»! Неужели трудно сказать «поел»? — Между прочим, мочка и сама иногда выражается, но считает, что «ребенка надо воспитывать на красоте». — Чего ты поел? Открой холодильник, достань творог, я принесла. Поешь со сметаной.
Вот чего Федя не любит — творога. Скучный продукт. Вроде кефира. Да они и родственники. Всякий юморист, когда нужно обсмеять скучную личность, что скажет? «Он заказывает кефир в ресторане!» Веселые люди пьют вино, ну кофе, а скучные — кефир; и заедают творогом, надо думать. Не то чтобы Федя так уж любил всякое винище — чувствуешь себя довольно погано, когда переберешь, но никуда не денешься, веселые люди пьют вино, и в «Таити» к кофе рюмку кефира не подадут, и ни в одной дискотеке не балдеют за кефиром. Хотя слова немного похожи: «кефир» — «кайф».
Не хочу. Поел я, честно. Сказал же: спасибо.
— Ну смотри. А то не знаю, на кого стал похож, такой шкелет.
Просто так говорится, по привычке: «на кого стал похож». А на самом деле, на кого он похож? На отца или на мочку? Федя много раз смотрелся в зеркало, но так и не решил окончательно. Да и вообще редко он видел, когда кто-то так уж похож на отца или мать — бывает, но редко, — а нормально, когда человек похож сам на себя. Всякие бабушки обычно восклицают: «Ах, вылитый папа!.. Ах, копия дедушки!» — а никакая не копия на самом деле. Да и чего хорошего — быть чьей-то копией? Федя рад, что он не вылитый — ни папа, ни мама, ни дядя, ни дедушка.
— Мне никто не звонил? — как-то слишком равнодушно спросила мочка.
А ты не прослушала пленку?
— Нет. Ты же знаешь, я боюсь не то нажать. Вот и хорошо, что не прослушала. Хотя стыдно запутаться в трех кнопках — хуже, чем заблудиться в трех соснах.
— Звонила твоя любимая Ева. Ну и что?
Ничего, просто звонила. Можешь сама у нее узнать, чего ей надо. А больше?
При мне — нет. Может, когда ушел. Сейчас прокручу.
Когда мочка дома, он всегда перекручивает пленку, переключив звук на наушники: мало ли какой звонок, который незачем ей слушать.
Та-ак: Нина Павловна, тоже библиотекарша, мамина знакомая. Она сейчас работает в Комарово, это называется: передвижной фонд. Хорошая работа: круглый год на даче со своим фондом.
— Нина Павловна передает привет, позвонит еще. Ниной Павловной мочка не очень заинтересовалась. Потом Марина снова — перед самым началом сеанса. Как будто автоматика может отказать. И все.
— Все,
— И междугородняя не звонила?
Как будто междугородняя записалась бы на другую пленку!
— И междугородняя.
По междугородней мог звонить из Москвы Александр Алексеевич. Есть такой знакомый у мочки. Уже год, наверное, как завелся. Следователь. Когда мочка сказала в первый раз, что зайдет в гости новый знакомый, что он настоящий следователь, Федя приготовился слушать целый вечер живые детективы, которые гораздо интереснее выдуманных; но пришел скучный дядечка, и с виду тоже довольно невзрачный, и ничего такого не рассказывал, никаких детективов, а все про обычные склоки у себя на работе. То есть, что значит — обычные? Федя слышал, что склоки — обычное дело, но, например, у них на участке таких обычных склок нет, да и во всем цехе тоже. Необычные иногда и бывают, а обычных нет. Да, скучный дядечка этот следователь Александр Алексеевич, но стал являться в гости довольно часто, и теперь вот он в Москве на каком-то совещании или усовершенствовании, и мочка нарочно равнодушным голосом переспрашивает, не было ли звонка по междугородней. Ее дело. Она еще не старая, и Федя иногда догадывается, что когда его весной возьмут в армию, Александр Алексеевич станет бывать здесь гораздо чаще; но хотя Федя прекрасно понимает, что мочка еще не старая, все-таки ему не очень приятно воображать располагающегося здесь по-хозяйски Александра Алексеевича.