У рыбацкого костра
Шрифт:
«Господи, - думал я тогда (или, может быть, теперь?).- Неужели чья-то громадная рука держит и меня, как маленького, ничтожного бычка, сжимая так крепко в своем невидимом кулаке, что мое сердце трепещет, сжимается и каждый миг умирает?»
Настоящая большая рыбная ловля представляла из себя нечто совсем другое.
Громадная песчаная коса между лиманом и морем, за Аккерманом, за Шабо, за селом Будаки, недалеко от пограничного кордона - небольшой казармы с мачтой для сигнальных флагов и солдатами-пограничниками, которые вдруг появлялись с винтовками на плечах и шли - по двое, по трое - по краю высокого, крутого обрыва, по душистой полыни, по иммортелям, на фоне вечереющего моря и туманной
На песчаной косе виднелись сложенные из камыша рыбацкие курени и лежали на боку большие черные, сплошь просмоленные баркасы с одинаково приподнятыми носом и кормой, что делало их похожими на индейские пироги. Они ничего общего не имели с легкими одесскими шаландами - плоскодонками, а были настоящие, серьезные рыболовецкие посудины из дельты Дуная, или, как говорилось, «из гирла Дуная».
Может быть, на таких посудинах мои предки запорожцы, пересекая Черное море, совершали набеги на турецкие берега и доходили даже до Константинополя.
Рыбаки не без труда сталкивали свои тяжелые баркасы в воду, волоча их по песку, по ракушкам, по рядам засохшей вдоль полосы прибоя тины, по мокрой гальке, уже слегка поблескивающей лунным светом.
Черный баркас увозил сложенный кучей невод далеко от берега, только лунные огоньки вспыхивали под веслами, как будто бы где-то на горизонте высекали огонь из кресала и там сбрасывали его в воду. Сетчатая мотня тяжело шла ко дну, а на поверхности оставался плавать пустой засмоленный бочонок, гладко переваливаясь с волны на волну. Затем узкие крылья заброшенного невода заводили широким полукругом, а концы веревок, привязанные к крыльям с двух сторон, привозились на берег, и начиналось очень медленное, волнующее зрелище вытаскивания невода.
Мотня невода с бочонком над ней подвигалась к берегу столь же медленно, как луна к зениту, уменьшаясь и становясь все ярче и ярче, голубее и голубее.
Став гуськом с двух сторон, рыбаки вытаскивали сетчатую полосу невода, которая выносила из воды сначала тину, потом несколько крабов, несколько морских звезд, морских игл и морских коньков… Их становилось на движущейся полосе невода все больше и больше. Уже начинали попадаться отдельные рыбы, сверкающие в лунном свете.
Крылья невода сдвигались, широкая подкова превращалась в тесное кольцо. Из-под воды показывалась мотня, тесно набитая рыбой. Этот сетчатый мешок с усилиями подводили к самому берегу.
Очень яркая луна уже стыла в самом зените, заливая все вокруг голубым, серебряным светом холодного бенгальского огня.
Мотня кипела трепещущим серебром скумбрии и другой рыбы, в несметном количестве набившейся в сетчатый мешок. Лунный свет заливал все побережье - холодную песчаную косу, лиман, откуда доносился гнилостный, целебный запах его рапы и грязи, обрывы, поросшие полынью, дикой маслиной, и мне казалось, что я вижу в месячном сиянии Буджакские степи, башни старинной турецкой крепости, цыганские костры и телеги, и курчавого молодого Пушкина, и очи Земфиры с белками, отливающими лунным светом, и Алеко с ножом в руке, так же отливающим каленым лунным светом, и мне чудились мучительные сны, живущие где-то совсем рядом со мной «под изодранными шатрами», и «всюду страсти роковые и от судеб защиты нет», и все это - под маленькой, не больше новенького гривенника, луною, пробивавшейся над плетнями и виноградниками Будак, сквозь легкую летнюю тучку, как рыбий глаз.
‹№ 34, 1974)
Мирсай Амир
Рыбацкие
Главы из юмористической повести
Незваный гость
Званые гости не пожаловали. Выходной день обещал быть пустым и скучным. Впрочем, может быть, даже и лучше, что не приехали! Тем самым они освободили меня от обязанности описывать, как я их принимал и как развлекал! Вы заметили, наверное, что посидеть с приятелями за столом, поговорить, посмеяться, выпить - в меру, друзья, в меру!
– приятно, но писать об этом и трудно и не очень-то интересно. Вряд ли читатели меня поблагодарили бы за такое описание. Тут есть какая-то странная закономерность: в жизни праздник - веселая вещь, а в литературе и в журналистике, как правило, нудная и скучная. Самый невеселый, самый неудобочитаемый номер газеты или журнала - праздничный. Почему? Кто в этом повинен? Писатели и журналисты? Или таково уж естество праздника? Надо будет поглубже обсудить эту тему с моим знакомым журналистом Фанилем. А пока…
А пока я начал с того, что хорошо выспался. Потом выкупался. После купания свежий, легкий и чистый, как ухоженный младенец, вернулся домой! А дома меня уже ждала на столе наша рыба, посланная нам своенравной и капризной рыбацкой судьбой. Ей не грозила опасность остаться несъеденной, хотя званые гости и не пожаловали. Гостей нет, есть соседи. Правда, Тази не отдал мне Махмута - увел к себе, к своим гостям, но у меня же имеются еще мои милые соседи слева - Андрошины. Да и своя семья тоже, слава богу, не из маленьких!
Я еще не успел пойти за Андрошиными, как перед нашим домом остановилась моторка. Я сначала не обратил на нее внимания: мало ли моторок подчаливает к нашему берегу! Но раздался стук калитки, я обернулся и увидел… черный берет на лысой голове. Дед Латып собственной своей персоной! Клетчатая рубашка с тремя карманами, спортивные брюки. Стоит и несмело улыбается. Если бы его тощие ноги не были для устойчивости расставлены так, что между ними свободно мог бы проскочить заяц, деда можно было бы издали принять за юношу спортсмена. В руке он держал садок со свернувшейся клубком щукой.
– Можно к вам?
Весь пафос моего гостеприимства, предназначавшийся гостям званым, обрушился теперь на этого незваного гостя.
– Милости просим, Латып-ага! Я очень рад! Проходите! Вы как нельзя кстати приехали!
Жена присоединила к моим и свои восторги.
Старик облегченно вздохнул. Но помня, что гостя украшает скромность, сказал:
– Но… ко времени гость?! Говорят, что незваный гость хуже татарина. А тут я и незваный, и татарин…
– Это отжившая поговорка, Латып-ага! Давайте лучше другую вспомним: у званого гостя имя громче, а у незваного права больше. Садитесь, пожалуйста, и будьте как дома!
Я посадил старика на почетное место за моим столом.
– Пока не забыл… хрчу тебе кое-что показать.
С этими словами он вытащил из кармана рубахи блесну с крючком. Это была шикарная, никелированная, блестящая, как фигурное зеркало, блесна. Она была не похожа ни на одну из известных мне блесен, лишь немногим напоминала «Байкал».
– Видел такую?
– Нет, кажется, не видел!
– Только что щуку на нее поймал. И щука и судак страсть как любят эту блесну! И язь, и окунь тоже любят.