У штрафников не бывает могил
Шрифт:
— Вы-жи-ву, — тяжело, в три приема, выдохнул Иванцов.
Ездовой, пожилой мужик, мельком глянул на него с выражением: «Отходил ты свое, парень». Возчик насмотрелся на раненых и, наверное, точно определял, кто выживет, а кто нет. Хотелось обругать мужика, но я смолчал. Чего ради лаяться? За то, что не так поглядел?
А меня накрыло уже в сентябре, когда форсировали Днепр. Такой дури, бездумной торопливости и таких потерь я нигде до этого не встречал. Целые полки бросали в воду: «Плывите, на чем хотите!» А с правого обрывистого берега километровой
Я в два захода переправлялся. Вначале на обычном плоту, который развалило, на мое счастье, прямо на отмели. Спустя сутки погрузился с остатками взвода на просмоленный паром, где вместе с нами находился расчет «сорокапятки» и две лошади.
Посмотрел я, как разлетались от прямых попаданий плоты, опрокидывались понтоны, плыли по течению пучки хвороста, на которых пытались преодолеть Днепр солдаты в одиночку или парами. Промчалась мимо американская амфибия с тяжелым пулеметом. С хорошей скоростью везла она за броневой защитой каких-то командиров, рангом меня гораздо выше.
Обогнала нас. Хорошо шла амфибия, уворачиваясь от разрывов. Только и немцы знали, что в таких чудо-машинах только начальство переправляют. Сосредоточили огонь нескольких скорострельных пушек, и исчезла она среди взрывов-фонтанов. А наше корыто ударило под корму спустя пяток минут.
Лошади поплыли вперед, а меня, уцепившегося за обломки, вынесло на песчаную отмель правого берега. Со мной был Зиновий Марков. Он меня и спас, когда оба попали под пулеметную очередь. Мне пробило насквозь грудь под левой ключицей и вывернуло ребро. Зиновию прострелило ногу.
На отмели пролежали двое суток, а потом нас подобрали с бронекатера. В госпитале я пробыл три месяца, Зиновия выписали раньше. Спасибо ротному Гладкову, представил обоих к медалям. Там же в госпитале и получил я свою первую награду, медаль «За боевые заслуги».
Когда выписался, долечивать меня отправили в штаб дивизии офицером по особым поручениям. Должность звучала громко, а занимался в основном всякой мелочью. Маршевые роты сопровождал, документы возил, охраной штаба дивизии занимался. Даже привыкать стал к такой жизни. Только длилось это недолго.
В один из холодных февральских деньков вызвали меня в штаб армии. Куда, зачем — не сказали. А когда явился и откозырял дежурному, тот с непонятной ухмылкой сообщил, что меня ждут в особом отделе, в кабинете номер такой-то. Ухмылка дежурного капитана мне не понравилась.
— Чего радуешься, крыса? Оружие сдавать или как?
Капитан надулся и выкрикнул что-то насчет оскорбления, которое он не потерпит, а я за оскорбление отвечу.
— Отвечу, — согласился я, — только нечего, как крыса, ухмыляться, когда фронтовик в неприятность попал.
Я ведь не сомневался, что вызывают меня не чай пить, а где-то я прокололся. И, видать по всему, крупно. Если со мной ни в дивизии, ни в корпусе разбираться не стали, а прямиком вызвали в штаб армии.
Но я ошибался. Вызвали меня особисты с предложением, которое буквально
Глава 5
Майор и старший лейтенант носили общевойсковые погоны. Майор назвал свою должность, фамилию, которые сразу вылетели у меня из головы. Информация в особом отделе на мою личность имелась, и долгих окольных разговоров не последовало.
Сообщили, что я нахожусь на хорошем счету, проявил себя в боях решительным командиром, и потому мне оказано большое доверие. В голове невольно мелькнула мысль, что последует предложение насчет работы в особом отделе, или СМЕРШ, как его тогда называли. Я уже обдумывал, что ответить, но майор, улыбаясь, завел речь совсем про другое:
— Вячеслав Пантелеевич, насчет штрафных рот вы, конечно, слыхали? Принято решение направить вас на командирскую должность в штрафную роту нашей армии.
— За что? — вырвалось у меня.
Вопрос был наивный, если не сказать глупый. Но дело в том, что мы, армейские офицеры, имели весьма смутное представление о штрафных подразделениях. Общая атмосфера закрытости информации отучила совать нос в дела, которые нас не касались.
Секрета из штрафных батальонов и рот не делали. Изредка нам сообщали, что рядом с нами будут действовать штрафники. Их бросали на прорыв наиболее трудных участков, но и мы не отсиживались в стороне. Общение со штрафниками не то что запрещали, но не приветствовали.
Да и сами штрафники держались обособленно. За все время я лишь однажды обсуждал вместе с лейтенантом из штрафбата какой-то вопрос совместных действий. Перекинулись десятком фраз, покурили и разошлись. Но одно мнение единогласно держалось в солдатской, да и офицерской среде, что эти люди, по существу, смертники. Вопрос вертелся у меня на языке, пока майор вкратце изложил мне основные положения о штрафных частях.
Помню, он сообщил, что на должности командного состава выдвигают наиболее достойных офицеров, которым полностью доверяют. На мой вопрос о «смертниках» он коротко предложил припомнить потери, которые несут пехотные роты. Чего припоминать? На своей шкуре все испытал. Как бы то ни было, а предложение было, по существу, приказом, и я ответил: «Есть».
Майор еще больше подобрел, сообщил, что месяц службы в штрафной роте засчитывается за шесть, а должность командира взвода капитанская.
— Ты год на фронте лейтенантом проходил. Только ранение и медаль заработал, — кивнул он на мою гимнастерку. — А в роте через месяц-два старшего лейтенанта получишь, да и орденами командиров не обделяют. Сам увидишь.
С тем я и отбыл. Отдохнул пару месяцев в штабе, и будя. Все равно не сегодня завтра бросят на передовую. В армии службу не выбирают. Куда послали, туда и пойдешь. Да и очередное звание, обещанные ордена тоже играли не последнюю роль. Что же мне до конца войны лейтенантом ходить с медалью «ЗБС» («За боевые заслуги»). Ими даже всех писарей уже наградили и телефонисток в штабе. За всякие заслуги, но только не боевые.