У стен Ленинграда
Шрифт:
— Что же это мы, товарищ командир роты, со стороны любуемся, как наши товарищи дерутся, а? — обратился Максимыч к Романову.
— Не бойся, Максимыч, нас не обойдут.
Пулеметчик молча почесал затылок, искоса поглядывая на смеющихся товарищей.
— Война, Мак-симыч, в-война. Как говорится, всему свой черед, заплетающимся языком сказал Гаврила.
— Чья бы буренушка мычала, а твоя, Гаврила, молчала бы, — отозвался Найденов. — Глянь на себя: за эти дни ты превратился в квашеную дыню от этого паршивого рома, который глотаешь. Даже нос распух, глаза покраснели. Эх! Смотри,
Гаврила пренебрежительно отмахнулся рукой, осклабился:
— Ты за собой следи, снайпер, а мы сами с усами…
Романов внимательно взглянул на пулеметчика и отчетливо произнес:
— Ты, Гаврила, бросай свой ром! Не первый раз говорю. А сейчас уйди от пулемета.
— Спокойствие и выдержка — украшение солдата. А кружка рома крепость дает, чуете? — хрипло проговорил Гаврила, отходя в сторону от пулемета.
Его никто не поддержал.
Вдали от Кингисеппа на шоссейной дороге появились и стали приближаться две черные точки — немецкие мотоциклисты. Лейтенант Романов приказал мне и Бодрову заменить снайперские винтовки трофейными автоматами, закрыть на дороге шлагбаум, а остальным — укрыться.
Командир тщательно проверил нашу экипировку, сказал:
— Ни слова, что бы я ни делал с ними.
— Что затевает лейтенант? — шепнул мне Бодров, поглядывая на прохаживавшегося по дороге Романова.
— Не знаю, будем ждать.
Два здоровенных гитлеровца мотоциклиста с красными от мороза и быстрой езды лицами, увидя нас у закрытого шлагбаума, остановились.
— Пропуск? — обратился к ним по-немецки Романов.
Немцы назвали.
— Куда едете?
— В Ополье.
— Какого черта вам там нужно? Видите, какое там пекло.
— Пакет от генерала Кестера.
— Другое дело. Идите за мной.
Романов не оглядываясь ушел в сторону железнодорожной будки, рядом с которой была построена довольно прочная землянка; видимо, в ней жили немцы контрольного поста на перекрестке дорог. Мотоциклисты соскочили с машин, нырнули под полосатую жердь шлагбаума и рысцой побежали вслед за Романовым. Больше я их не видел.
Из укрытий один за другим выбегали командиры танков, самоходок, хлопотали люди, заводились моторы. Батальон изготовился к бою.
Романов, увидев нас, все еще стоявших на дороге, крикнул:
— Ребята! Маскарад окончен. Возьмите свои винтовки, но и автоматы не бросайте, предстоит веселенькое дельце. Два батальона немцев спешат на помощь своим в Ополье. Понимаете?
Найденова я нашел возле пулемета Максимыча. Они устанавливали пулемет на бывшей позиции вражеской зенитной батареи между грунтовой и железной дорогами.
— Сзади немцы! — крикнул кто-то.
В наших боевых порядках произошло замешательство. Бойцы и командиры поворачивались с запада на восток, некоторые перебегали с места на место, отыскивая укрытие для новой позиции. Найденов схватил в охапку, как мешок с соломой, станковый пулемет, вынес его на полотно железной дороги. Мы, не успев по-настоящему рассредоточиться, увидели бегущих со стороны Ополья по одну и другую сторону шоссе немцев. Они на мгновение припадали на одно колено и стреляли в своих преследователей, потом вновь бежали.
— А здoрово им наши
Эсэсовцы, яростно огрызаясь, отступали в сторону железной дороги, чтобы укрыться за ее насыпью и задержать наступление русских.
Майор Круглов, выждав, когда гитлеровцы минуют лощину и выйдут на открытое место, подал команду:
— Огонь!
Немцы, услышав за своей спиной выстрелы наших пулеметов и дружные залпы стрелков, охваченные страшной паникой, заметались по огненному коридору. Но где и как враг мог найти укрытие, когда со всех сторон его хлестал ливень метких пуль?
К нам подошли передовые подразделения 456-го полка нашей дивизии. Последний опорный пункт врага на подступах к Кингисеппу и реке Луге был взят.
Круглов встретился с приземистым капитаном с орлиным носом и быстрыми соколиными глазами, спросил:
— Гриша, это ты со своими героями поторапливал немцев из Ополья?
— Я. Спасибо, Виктор, за помощь. Вот не думал, не гадал, что встречу тебя здесь, да еще при таких обстоятельствах!
— На войне еще не то бывает!
Это были минутные встречи боевых соратников на фронтовом пути. Едва успев обменяться приветствиями, они опять шли по разным дорогам, но к одной цели. Позже я узнал, что Круглов с этим капитаном вместе воевал на финском участке фронта.
К вечеру мы подошли к стыку двух рек — Салки и Кихтолки. Остановились передохнуть в непосредственной близости от шоссейной дороги Кингисепп Крикково.
Это были тоже знакомые места! Они напомнили мне о многом: здесь в августовских боях сорок первого года Василий Ершов пулеметной очередью сбил первый вражеский бомбардировщик. Вот и та самая береза на обочине дороги, возле которой плясала камаринскую медицинская сестра Шура под голосистую двухрядку и возгласы боевых друзей, народных ополченцев. Отсюда мы ходили в первую разведку. Здесь мы учились по-настоящему воевать… Хорошая вещь память!
Заботливые руки
Утро тридцатого января… Луч солнца еще не коснулся земли, а лишь позолотил редкие облака, когда в морозном небе появился самолет. Он летел, освещенный яркими лучами солнца, одинокий и прекрасный, как сказочная жар-птица. Это был советский корректировщик-разведчик. На земле — ни звука, ни шороха. Немая, настораживающая тишина. Все ждали начала атаки. Увидя в небе наш самолет, бойцы и командиры затянули потуже ремни, взяли в руки оружие.
Максимов установил пулемет на волокушу, прикрыл маскировочным халатом, слез к нам в воронку. Усевшись рядом с Найденовым, он принялся мастерить самокрутку.
Минута начала боя приближалась. Мы сидели вокруг угасающего костра. Золотистые угольки, будто глаза засыпающего человека, прикрывались нежной пеленой пепла. Ветерок срывал эту серебристую пелену и бросал ее на полы солдатской шинели.
Из глубины наших позиций ударило разом несколько сотен орудий. Над берегами Луги, как бы опираясь о землю, повисла огненная арка.
Перед нами внизу и вверху мерцали и плясали огни выстрелов, разрывов. Наша артиллерия и авиация нацелили свои удары по двум опорным пунктам немцев: Александровская Горка — Сала.