У стен Ленинграда
Шрифт:
Начался новый этап войны — окопный.
Командование Северного фронта немцев полагало, что зажатый со всех сторон в кольцо Ленинград — в их руках. Фашисты шли в наступление пьяные, с дикой яростью рвались к городу, но каждый раз под ударами советских войск вновь и вновь откатывались на прежние рубежи. Нелегко приходилось и нам. Много потребовалось крови и жизней, чтобы остановить и заставить зарыться в землю вооруженных до зубов первоклассной техникой и опьяненных успехами фашистов.
В штабе 14-го полка нас, снайперов, долго не задержали: мне и Ульянову было приказано идти в первый батальон, который занимал участок обороны под
— Куда, ребята, путь держите?
— Идем, дядя Вася, в первый батальон, а там — куда прикажут.
— Куда же еще, если не в роту Круглова! Он, брат, батальонному уши прожужжал: «Верни моих снайперов — и баста». Ну и делов для вас, друзья, у нас хватит. — Ершов опустил цинковый ящик с патронами на землю. — Правда, на морозе немцы не такие, как летом. Смирненькие стали. Но бывает, иной раз с пьяных глаз погорланят: «Рус, сдавайся в плен, вы окружены и умрете с голоду!»
Мы закурили. Вспомнили боевых друзей-товарищей, тех, кого уже не было с нами.
Дядя Вася, прощаясь, предупредил нас:
— Смотрите, ребята, берегите себя: немецкие стрелки тоже маху не дают. Бьют только насмерть. Да и маскируются умело.
Мы продолжали свой путь.
Не задержали нас и в штабе батальона. Начальник штаба, улыбнувшись, протянул Ульянову записку и сказал:
— Надо полагать, дорогу в роту Круглова найдете. Места-то знакомые.
Рота занимала самый тяжелый участок обороны батальона. Скрытых ходов сообщения Не успели отрыть. Чтобы попасть в любой взвод, нужно было ползти по открытому месту, да и то только ночью.
Встретил нас старшина Капустин. Я знал его: это был умелый хозяин и добрый товарищ. Бойцы в шутку звали его: «Наша сова» (Капустин любил старшинские дела вести ночью).
Прошло несколько дней. Я лежал на втором ярусе нар, когда в блиндаж вошел старший лейтенант Круглов:
— Здравствуйте, ребята!
Командир был сильно простужен. Говорил хрипло, сильно кашлял. Глаза его были воспалены и казались злыми. Капустин стал докладывать о ротных делах. Я следил за командиром. Дела наши были невеселые. Политрук ранен. Замену не прислали. Вчера во время минометного обстрела убит снайпер Назарчук. Троих ребят ранило.
Круглов молчал.
В железной печке, громко потрескивая, горел хворост.
— В роту прислали двух снайперов — Ульянова и Пилюшина, — прервал молчание Капустин, — а раньше — девушку-снайпера Зину Строеву. Она вас знает. Я направил ее во второй, к Нестерову.
На лбу Круглова разгладились морщинки.
Капустин продолжал:
— В расположении взвода Ольхова в последние дни стали появляться вражеские листовки. Какая-то сволочь приползла к нам с последним пополнением.
Командир резко поднял голову.
— Вы приняли меры для розыска лазутчика? — сухо спросил он.
— Нет, ждал вас.
— И никому об этом не докладывали?
— Нет. Никому.
— Докладывать о таких случаях необходимо сразу. А Пилюшина и Ульянова направьте во взвод Ольхова.
Круглов, взяв автомат, вышел в траншею.
Сон как рукой сняло.
Я встал, потуже затянул ремень поверх ватной куртки и направился во взвод Ольхова, куда еще три дня назад с поручением от старшины ушел Алексей Ульянов.
Ульянова я нашел в блиндаже первого отделения. Он сидел на корточках возле печки и мешал ложкой в котелке кашу.
— Тебя тоже Сова прислал в этот взвод? Вот это здорово! — обрадовался мне Ульянов. — Знакомься: командир отделения, мой земляк, дважды орденоносец Анатолий Андреев.
Ульянов предложил мне с наступлением рассвета понаблюдать за немцами. Я попросил его выйти со мной в траншею. Там я рассказал ему, что в расположении нашего взвода действует вражеский разведчик или предатель.
Ульянов выслушал меня и сказал:
— Тут есть над чем подумать. Разные люди вокруг ходят… Меня, знаешь, встретили во взводе Ольхова по-братски. Один только связной съехидничал: «Мы ждали двадцать, а ты один прибыл. Ну что ж, как говорит пословица: „Лучше синичка в руке, чем журавль в небе“». Я промолчал, а помкомвзвода Николаев вскипел: «Вы вот как пришли к нам на оборону, так каждый день повторяете одно и то же: что у нас мало людей, приходится стоять по суткам в траншее без отдыха, немцам живется куда лучше, чем нам. Они стоят, мол, на постах по два часа в сутки, обед едят из трех блюд. Я не знаю, откуда вам все это известно. В общем, по вашим словам, у немцев в траншее и блиндажах все равно как в гостинице». Связной огрызнулся: «Кто я, по-вашему? Провокатор, что ли? Воюю с вами вместе. А сказал я то, что слышал от пленных». А Николаев ему в ответ: «Это было в начале войны, а ты теперь получше приглядись к фрицам. Ты же видел пленных. Один намотал на себя столько тряпья поверх мундира, что мы измучились, разматывая его. Чего только на нем не было: женские головные платки, куски ватного одеяла, а на ляжки, сукин сын, умудрился натянуть рукава от овчинной шубы. А ты нам болтаешь об уюте, о гостинице, о трех блюдах…» Николаев даже сплюнул. А связной, как ни в чем не бывало, посмотрел на всех и обратился ко мне: «Вот так, снайпер, и живем, каждый день ссоры. Мало людей, устали, а пополнения не присылают». Я ему ничего не ответил. Связной потоптался около печки, закурил и вышел в траншею. В этот день я больше его не встречал, — закончил свой рассказ Ульянов.
— Неужели он?.. — не договорил я.
— Думаю, что нет, — перебил меня Алексей. — Я об этом намекнул было Андрееву. А он говорит, что с ним вместе действительную служил, знает его.
Весь день мы с Ульяновым заготавливали материалы для снайперского окопа, который должны были заново оборудовать в насыпи железной дороги. С наступлением темноты оделись в маскировочные костюмы и поползли к насыпи. Дул северный ветер. Ледяная крупа больно хлестала по лицу. Вражеские траншеи совсем близко. Чтобы не оставить следа своей работы на снегу, мы в вещевых мешках уносили землю в траншею и высыпали ее в разрушенный снарядом окоп.
Из блиндажа пулеметчиков доносились до нас звуки гитары. Кто-то из ребят пел:
Синенький скромный платочек…
Ульянов положил лопату на бруствер, вытер пот со лба рукавом и с минуту постоял неподвижно, прислушиваясь:
— Поет с душой…
Работа близилась к концу, когда к нам приполз с ручным пулеметом сержант Андреев. Видно было, что он чем-то озабочен.
— Ребята, вас разыскивает Николаев. Он несколько раз заходил к нам в блиндаж и спрашивал: «Куда это девались наши снайперы?» Я сказал, что не знаю. А когда он ушел в траншею, я незаметно пошел за ним. Он все огневые точки и блиндажи облазил — вас искал.