У ступеней трона
Шрифт:
Едва ответив ледяными губами на поцелуй цесаревны, Анна Леопольдовна кинула быстрый взгляд на Шувалова и Шепелеву, стоявших на почтительном расстоянии поодаль, и проговорила, подчеркивая фразу:
— Я приехала поговорить с вами, сестрица…
Елизавета взглянула в свою очередь на своих любимцев, те поняли ее безмолвное приказание и вышли из залы.
— Вы, конечно, не ждали меня увидеть у себя, сестрица? — спросила Анна, когда они остались одни.
— Откровенно признаться, не ждала, — ответила Елизавета. — Но я от души рада, что вы мне оказали
Ядовитая улыбка тронула губы правительницы.
— Вряд ли вы скажете то же самое, когда узнаете, какие причины заставили меня переступить порог вашего дома.
Цесаревна почуяла что-то враждебное в этой фразе; тон, каким она была сказана, ее обидел. Она вспыхнула, но сдержалась и мягко заметила:
— Каковы бы ни были причины, приведшие вас ко мне, — я рада видеть ваше императорское высочество.
Анна устремила на цесаревну испытующий взор и медленно произнесла:
— Даже если бы я явилась затем, чтобы арестовать вас?
Елизавета вздрогнула, отступила назад; но ее замешательство продолжалось не больше секунды.
— Арестовать?! — холодным тоном, гордо закидывая голову, спросила она. — За что же?!
Правительница ожидала иного. Она все утро продумала над этой фразой, мысленно представляла себе, какой эффект произведет она, сказав эти роковые слова, как побледнеет Елизавета и, если она действительно виновна, как упадет к ее ногам, как будет молить о пощаде. И вместо всего этого — гордый вид, ледяной тон. Одно из двух: или цесаревна действительно не помышляет ни о каких происках, либо она — притворщица и интриганка. Вчера Анна Леопольдовна пришла бы, несомненно, к первому заключению, но разговор с Линаром, манифест, поднесенный мужем, — все это расстроило молодую женщину, расшатало ей нервы.
— Так вы думаете, — заговорила она дрожащим от гнева голосом, — что я ничего не знаю, ничего не вижу! Вы под мою корону подкапываетесь, по вашему наущению шведы на Русь идут, идут, чтоб добыть вам корону, и прямо об этом заявляют! Нет, теперь уж вы меня не обманете… Теперь я вижу, что вы — враг мой и моего сына…
Елизавета, порой удивительно робкая и бесхарактерная, иногда удивительно была находчива. Так и в это мгновение она поняла как-то сразу, что эту раздраженную женщину нельзя сломить ни убеждениями, ни слезами обиды, которые уже готовы были брызнуть из глаз цесаревны; что с нею нужна совершенно иная тактика. И, вздрагивая от внутреннего холодка, пробегавшего по телу, дочь великого императора еще выше подняла свою голову и еще более гордым тоном сказала:
— Так чего же вы ждете, ваше высочество… Если, по-вашему, все это — так, если я действительно такой ярый враг вам и вашему семейству — то арестуйте меня.
Пришла очередь смутиться Анне Леопольдовне. Она посмотрела на свою соперницу широко раскрытыми от изумления глазами и прошептала:
— И вы не хотите даже оправдываться?!
— В чем? — так же гордо спросила цесаревна. — В тех винах, которые вы на меня возвели?.. Так я их не знаю и мне оправдываться в них смешно. А если я, по-вашему, повинна — поступайте
Анна Леопольдовна положительно растерялась; эта выходка Елизаветы совсем ошеломила ее. Ей показалось, что она так смертельно обидела цесаревну, что та никогда не простит ей этой обиды. Она бессильно опустилась на ближайший стул и, чувствуя, что у нее набегают слезы на глаза, прошептала:
— Ах, сестрица, как злы люди!..
Елизавета Петровна облегченно вздохнула. Она поняла, что на этот раз она победила, и на ее губах даже проскользнула улыбка.
— Не люди злы, ваше высочество, — тоном нравоучения проговорила она, — а мы сами чересчур слабы. Неужели вы до сих пор не убедились, что у меня нет желания отнимать корону у вашего сына?
Анна Леопольдовна подняла на нее заплаканное лицо.
— Вы правду говорите, сестрица?
— Ведь я говорила уже вам это…
Лицо правительницы просветлело.
— Я вам верю, верю… Но если бы вы знали, как все восстанавливают меня против вас!.. И мой муж, и граф Остерман… И, если бы только я их слушалась, вы бы давно были арестованы…
Елизавета вздрогнула при этих словах и подумала:
«Это нужно принять к сведению… Ты так малодушна, и тебя так легко во всем убедить».
В это время Анна Леопольдовна поднялась со стула.
— Куда же вы, ваше высочество? Оставайтесь позавтракать.
— Нет, мой друг, я поеду… Я так взволнована, что мне кусок в горло не пойдет. Но я рада, что мы с вами опять в мире…
Она расцеловалась с цесаревной и направилась к двери. У порога она снова обернулась, чтобы улыбнуться Елизавете, как вдруг поскользнулась и упала на пол. Елизавета поспешила ее поднять.
Когда правительница уехала, цесаревна, стоя у окна и глядя, как сани Анны Леопольдовны отъезжали от подъезда, прошептала:
— Если бы она была так суеверна, как я, она, упав к моим ногам, должна была арестовать меня. Она будет у моих ног — я это предчувствую.
Сзади нее послышались осторожные шаги. Елизавета обернулась и увидела подходившую Шепелеву.
— Уехала гостья-то дорогая? — сказала она.
— Уехала, — улыбаясь, ответила Елизавета.
— Стало, выходит, не забыли тебя, матушка… Опять, что ли, с женихом подъезжала?
— С женихом не с женихом, а для тебя с сюрпризом.
— С каким еще сюрпризом?!
Цесаревна взяла Шепелеву за плечи и, приблизив свое лицо к ней, раздельно проговорила:
— А с таким, что тебе приятен будет. Уговаривала она меня, Маврушка, чтоб я на всероссийский престол вошла, императорскую корону на себя возложила… Ну, я и согласилась.
Мавра Ивановна побагровела, вырвалась от цесаревны и воскликнула:
— Да ты опять шутки шутить!
— Какие шутки! Совсем всерьез говорю… Давеча, как мы с тобой поругались, всерьез отказывалась, а теперь — как уговорила меня государыня правительница, — всерьез согласна на сие действо… — и, сказав это, она расхохоталась веселым смехом.