У Судьбы на Качелях
Шрифт:
Короче — конец свободе личности.
А со словом (или понятием) «свобода» я всегда очень носилась. Хотя, конечно, я и в глаза не видела эту самую «свободу», но, разумеется, этого не понимала, а если и понимала, то весьма слабо (в основном, из читаемой от первой страницы до последней «Литературной Газеты»).
Я сказала, стараясь не слишком огорчить парторга — безобидно-приятного мужчину с несколько бабьим лицом: «Это для меня очень ответственно. Я еще не готова к такому шагу». Надо было видеть его разочарование. Наверное, план по приему молодых женщин из комсомолок рушился. «Вы еще подумайте», — промямлил он. Но больше ко мне не подходил, а я каждый раз пугалась, увидев его поблизости — опять
Но… был такой момент в жизни, когда я пожалела, что тогда отказалась.
Неприятная заварушка случилась на работе, и на меня все шишки попадали.
И я подумала (и подумала правильно): была бы партийной, ни одна шишка на меня бы не упала. «Своих» они защищали в любых передрягах.
Ну, что ни делается, всегда приходит к лучшему. Надо мной никогда не висел дамоклов меч «указаний сверху», не грозило обсуждение партийных постановлений или разбирательство «личного дела члена партии такого-то».
Сия скучная и принудительная чаша меня миновала.
Какая умница! (ведь один раз всё же пожалела…)
Те годы ушли и наступили другие. Лучшие ли?.. Лучшее всегда там, за спиной. Но и «не лучшее» тоже там.
Жизнь вмещает в себя много — не опишешь всё на этих страницах, да и не нужно. Тем более что жизнь была самая обыкновенная. Как у всех. Во всяком случае — в той определенной части общества, в одном из его слоев. А другие слои и жили по-другому. У них и воспоминания свои.
Теперь я живу на другом берегу. Оглядываясь на тот, оставленный. Как я живу? Опять так же, как и все. И опять с поправкой — все не могут жить одинаково.
Переживаю за покинутый мной берег, читая невеселые письма подруг. И уже не даю советов — глупо.
Смотрю российское ТВ и надеюсь, надеюсь. Оптимистка ведь! Поэтому надеюсь, что очередные карнавальные картинки сменятся совсем другими — должны же люди (и мои подруги) когда-нибудь (успеют ли) зажить нормальной, обустроенной жизнью, без всяких фантасмагорий.
Самое интересное, что и здесь, на новом берегу тоже имеются фантасмагории, но — несколько другие.
Я надеюсь (опять надеюсь), что со временем напишу об этом другую повесть. Насколько «идиллическую» — это мне пока неизвестно.
Есть одна лишь конечная станция,Лихо выбранная судьбой:В Шереметьево регистрациейНе кончается путь домой2000 г. Израиль.
I go to America
«Есть за границей контора Кука…». Все помните? Теперь я удивляюсь этим стихам. «Если вас одолеет скука, и вы захотите увидеть мир…» Разве советский человек мог взять и захотеть увидеть мир, и уж, тем более, его никак не могла одолеть скука! Однако — печатали (Маршак!) и массовыми тиражами. Лично я эти стихи очень любила. «Остров Таити, Париж и Памир…» Поехать было никуда нельзя, но мечтать можно. Не от этих ли стихов у русских страсть к путешествиям, говорят, теперь в любом уголке мира их можно обнаружить и услышать русскую речь. Лично я за две с лишним недели пребывания в Америке (и по пути туда и обратно) русской речи, кроме
Я еду, вернее, лечу в Америку. Из Израиля. Само собой разумеется, что некоторое время назад (и двух лет не прошло) состоялся предыдущий рейс — всей семьей — из России на ПМЖ в Израиль и, не успев оглянуться и откусить кусочек этого самого ПМЖ, моя дочь выходит замуж, молодого мужа тут же отправляют на два года в командировку в Штаты, и новоиспеченная жена, естественно, отправляется с ним.
Быстро соскучившиеся родители, т. е. я и мой муж, решили навестить молодых, тем более, что они пригласили. И вот, полетели
на трех самолетах туда, на трех обратно — так дешевле. «Контора Кука», которая нам несколько дней подбирала билеты, утрясала цены, стыковки между рейсами — чтобы нигде не ждать долго, упаси Бог — не ночевать в отеле (куда нам с нашим, уже даже не школьным английским) — это турагентство «Интертур» в Тель-Авиве, на самой набережной у самого синего Средиземного моря.
Что такое всегда было для нас — Америка? Да ничего. Изображение на карте. При той жизни, еще в Союзе — всего лишь одна из стран, далеких и чужих, настолько далеких и чужих, что даже не представляющих особого интереса, ну, разве что в школе, на уроке географии, надо хоть что-то знать, чтобы не схватить двойку. Съездить в 1990 году в Польшу — уже было большой удачей — слава советским профсоюзам! В анкете пришлось отвечать на странные уже для того перестроечного времени вопросы: не были ли мои родственники за границей, в оккупации, и пр. К тому времени уже два моих двоюродных брата жили в Америке, но ведь я не круглая идиотка, чтобы упоминать об этом! Тогда не мешало бы еще дописать — до кучи! — что еще один мой брат уже сидит в Москве на чемоданах, рассматривая на карте Израиль. А муж в пятилетнем возрасте был «под немцами» и видел близко живого немца, тот ему дал кусок хлеба. Об этом тоже писать? Вероятнее всего, анкеты те просто были старого образца, отпечатанные давным-давно, а новых, из экономии, не печатали (вот бы в Израиле так экономили бумагу!).
Но, возможен и другой вариант: напиши я всё как есть, и ни в какую Польшу бы не поехала. Но я заполнила анкету «правильно» и погуляла по Кракову и по Варшаве — совершенно свободно! Без присмотра! — советы родного профсоюза уже явно отставали от жизни и, накупив всякой всячинки, вернулась в родные пенаты очень удовлетворенная. Никаких Америк, и Израиля в том числе, в моей голове тогда не было. Перестройка — была. Больше в воображении. Кстати, по пути в Польшу было несколько свободных часов в Москве, и я поехала к двоюродному брату — тому, который сидел на чемоданах. Хотела попрощаться — ведь больше не увидимся! (увиделись, и неоднократно). Я тогда спросила его:
— Ну как же это, Вова? Почему вы уезжаете? Сейчас?! Ведь перестройка!
Он снисходительно усмехнулся:
— А ты разве не заметила, что перестройка уже закончилась? Да она, в сущности, и не начиналась.
Я с недоумением смотрела на него. Подумала: им, москвичам, наверное, виднее, знают побольше нас, нижегородских провинциалов. Но все же. А как же «гласность», и все остальное?.. Особенно я цеплялась за «гласность». Столько мы узнали нового — не нового, разумеется, а просто хорошо скрытого от нас раньше старого, столько прочитали и продолжали читать — словно открылись заржавевшие клапана и на нас хлынул поток такой удивительной и порой страшной информации.