У тихой Серебрянки
Шрифт:
– Ну и что?
– снова спросил я неопределенно.
– Заведи меня к партизанам.
– К каким?
– Как - к каким? К обыкновенным...
– Не знаю ни обыкновенных, ни необыкновенных, - отрезал я сердито.
– А ты, парень, уходи туда, откуда пришел. Иначе в гарнизон отведу, - и направился к двери.
– Постой, не горячись.
– Он шел за мной и шепотом продолжал: Начальник штаба Антонов Филипп Карпович сказал, чтобы в случае провала к ним подавался.
– Если тебе так сказал некто Антонов, то и подавайся к нему.
– Но он сказал,
– Откуда мне знать какие-то места? Вот поживи в Серебрянке, может, нагрянут партизаны, ты и встретишь своего Антонова.
– Нельзя мне и часа оставаться здесь, - горячо объяснял он.
– Уже, может, хватились документов, которые я стащил и должен доставить в штаб.
– Интересно... Покажи, что у тебя там за документы.
Из-за пазухи он достал большой сверток бумаг, отпечатанных на машинке. Я быстро пробежал глазами первые листки. В них говорилось о готовящейся операции карателей в зоне деревень Рисково, Каменка Рисковская, Перекоп. Операция имела шифр "Хозяйственная экзекуция". И только теперь убедился, что этого Горбацевича должен выручить. У меня есть и четкие указания, как поступать в таких случаях.
– Оружие?
– Нет у меня оружия. Можешь обыскать, пожалуйста.
Мы вышли на улицу. Как проводить его в партизанский отряд? Легче, если бы это случилось вечером. Средь бела дня большой риск, но ничего не поделаешь - надо.
Когда вышли за околицу и направились по дороге в Малашковичи (а вокруг поле, ни деревца, ни кустика), Горбацевич вдруг насторожился:
– Почему мы идем сюда?
– А куда идти?
– ответил я вопросом на вопрос.
Он с минуту молчал, а потом всю дорогу рассказывал о своей работе в земельной управе, о встрече с партизанскими командирами, называл многих по имени-отчеству. И я еще больше убедился, что это - свой человек.
Мы договорились, что если встретим немцев или полицейских, скажем, что идем к Илье Дворецкому покупать сало.
Вот и Малашковичи. Здесь живет учитель, теперь партизанский связной. Илья приветливо улыбается нам, как всегда разговорчив. Но вдруг на улице раздались выстрелы, и во двор вскочили двое полицейских. Они вытолкнули нас на улицу. Там поджидал старший полицейский Савельичев.
– Чего надо?
– спрашиваю у него.
– А вот зайдем в участок, там и получишь подобающий ответ, - он презрительно скривил губы.
– Смотри, чтобы тебе там не сказали: гоняешься не за тем, за кем надо, - отвечаю с независимым видом, даже с вызовом.
– А это кто?
– кивает на Горбацевича.
– Кажется, такой, как и ты, а может быть и похлеще...
Тон моего ответа, видимо, охладил полицая, а тут еще вмешался Горбацевич:
– Я работник районной земельной управы. Вы не имеете права задерживать меня, в противном случае будете нести ответственность перед самим комендантом. Я предупредил вас. Все!
Не знаю, сколько бы велись эти переговоры. Старший полицейский явно не знал, что делать с нами: отпустить или конвоировать до участка. Но тут на улице послышались крики ребятишек: "Партизаны! Партизаны!"
Прямо
Савельичев юркнул на огороды, один полицейский успел выстрелить по всадникам. Третьего, который растерянно топтался возле меня, я взял за руку и твердо сказал ему:
– Ни с места, иначе стреляю.
Партизаны поймали и того, который после выстрела убежал на огороды. Но старшего полицая не нашли.
– Вы кто?
– грозно наседает на меня партизан с автоматом на груди.
– Отойдем в сторонку, - прошу его.
Называю пароль, объясняю, что надо моего путника во что бы то ни стало доставить в штаб. Вместе с ним и полицейским пусть ведут и меня. И не надо скупиться на подзатыльники. Ведь вся деревня была свидетелем, как нас захватили сначала полицейские, потом - партизаны.
Я попросил Илью Дворецкого сказать, если немцы начнут допрашивать, что мы приходили покупать сало и нас захватили полицейские, а затем партизаны, здорово били.
Белых и Дикан были расстроены моим появлением средь бела дня. Они снова убеждали меня, что в подполье я приношу больше пользы, чем находился бы в бригаде.
– Что я мог поделать, если все так нескладно получилось?
– пытался я оправдаться.
– Ты должен был на день спрятать куда-либо Горбацевича или с кем угодно отправить его, - отрезал командир бригады.
Белых и Дикан настаивали на немедленном возвращении в Серебрянку. Когда стемнело, они выделили для меня верховую лошадь и двух сопровождающих, и я отправился домой.
"Что же будет завтра?" - не давала покоя тревожная мысль.
Утром я узнал, что старший полицейский Савельичев прямо из Малашкович убежал в Довск в комендатуру и рассказал о случившемся. Для меня потекли длинные часы тревожного ожидания.
Во второй половине дня в деревню нагрянули немцы и сразу же окружили нашу хату.
"Ну, кажется, все кончено..." - мелькнула мысль. Но хотел чем-нибудь успокоить своих.
– Сидите смирно, тихо. Вас не касается...
– сказал я.
В хату вошли трое офицеров, на пороге застыли автоматчики, по двору шныряли солдаты - обыскивали постройки.
Я пригласил офицеров сесть на деревянный диван. Моя вежливость им понравилась. Понравилось и то, что на столе лежали книги и среди них учебники немецкого языка и русско-немецкий словарь.
– Ваша фамилия, имя, отчество?
– на чисто русском языке спросил один из офицеров.
– Вы были у партизан?
– Был, господин офицер.
Они недоуменно переглянулись: видимо, не надеялись, что вот так легко признаюсь.
Я рассказал, что вместе с господином Горбацевичем из районной земельной управы пошел покупать сало. Во-он какая у нас семейка! Зашли в первый дом, но тут поднялась стрельба. Сначала подскочили полицейские, они не тронули нас. А потом нагрянули партизаны. Господин старший полицейский отстреливался и убежал, а нас партизаны поймали, избили и погнали в Дедлово. Там они ходили по деревне, требовали еды и водки. Я воспользовался этим и убежал, добрался домой уже ночью...