У Троицы окрыленные
Шрифт:
Вот слышу — за дверью кто-то шаркает башмаками. Идет отец Тарасий. Проходит мимо моей двери — и прямо в садик. Смотрю в маленькое окно — сидит на скамеечке старец, на нем белый подрясничек, голова и борода тоже белые, на ногах — большие рваные башмаки. В руках «Лествица». А сам задумчивый-задумчивый. Часто я видел старца в таком положении. Часов в десять утра, когда немного пригреет солнце, он появлялся на своем месте, сидел, думал. О чем думал батюшка в эти часы? Наверное, не о себе, но о своих духовных детях. Любил он их сильно. Собирал, как птенцов, под свои крылья, заботился о них, как мать о своих младенцах, радовался вместе с ними и вместе плакал. А вот теперь скоро он их оставит. Оставит сиротками. Кому они будут нужны? Кто о них позаботится,
Потом я заметил, что он все реже и реже стал появляться в садике, а затем и совсем перестал ходить. Сейчас помню, как я видел его в последний раз. Мы пришли навестить старца в его маленькой келейке. Она была вся заставлена банками-склянками, пустыми бутылками, на столе — загнивающие фрукты. Не продохнешь. Старец лежал на койке. Он был неузнаваемый — бледный, худой, оставленный всеми. Из духовных чад к нему никого не пускали.
«Причащался, старец?» — спросил его Благочинный. «Да», — тихо ответил батюшка. «Ну, теперь выздоравливай, Бог милостив». Батюшка покивал головой и сказал: «Ладно, ладно, помолитесь».
Мы ушли. А потом еще раз навестили мы старца. Это было ранним утром, часа в четыре утра. В дверь моей келий раздался сильный стук. Собрался, открыл. «Умер отец Тарасий», — сказал пришедший отец Благочинный. Пришли в его келию. Дверь открыта, старца нет. Смотрим — в коридоре лежит в уголочке, только-только отошел, еще теплый. В коридоре был умывальник и туалет. Видимо, старец пошел умыться, с ним произошел удар, и он свалился в уголок. Так и преставился…
Хоронили отца Тарасия, как всех братий, ранее умерших. Старички плакали, молодые пели, а потом со свечами, со слезами проводили его на кладбище. И сейчас там стоит могилка. На кресте надпись с именем почившего, годы его рождения и смерти, и… его фотография, выцветшая от солнца, омытая дождем. Только что прошла туча, был дождь. Серебристые капельки его остались на лике старца. Мы стояли и думали. Нам казалось, что старец и поныне плачет о своих духовных детях. Хотя он с ними разлучился давно, но помнит их и теперь. Молится за них, ходатайствует о них пред Богом. Сам окрыленный под кровом Сергия Преподобного, он не перестает заботиться о них, чтобы они скорее оперились, как птенцы, окрылились и воспарили к нему. А они как малые дети — некоторые забыли завет своего батюшки и разбрелись по распутиям мира. Ведь говорил же он им: «Держитесь вместе, живите дружно, не забывайте Преподобного Сергия».
На груди одного из братий Троице-Сергиевой Лавры сияет наперсный крест. Этот крест достался ему от отца Тарасия. Хороший крест, серебряный, большой… Да еще епитрахиль, духовнические принадлежности и исповедальная книжечка, старенькая, потрепанная, написанная рукой старца. А потом этому брату достались от отца Тарасия живые души, которых тот вел за Христом. Это самое дорогое и самое тяжелое… Крест, настоящий, сияющий — и все это досталось ему. Но в наше время как тяжел крест духовнический!..
Как сейчас вижу отца Тарасия в окно своей келии: сидит в белом подрясничке, печальный, задумчивый…
Молись же о нас, дорогой и милый наш старец. Молись, не забывай. Трудно было тебе в твоей пастырской жизни. Совсем мало прошло времени, как ты ушел от нас, но как много изменилось, как много осложнилось в жизни. Трудно было тебе, а нам-то каково?.. Молись о своих оставленных чадах. Молись о том, кому ты их поручил. Молись о всех. Ты был Христов труженик, и теперь на твоей главе венец награды.
«Поминайте наставники ваша иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирая на скончание жительства, подражайте вере их» (Евр. 13, 7).
Под святыней креста
Игумен Прокопий (Петр Иванович Зинин) (1878–1960)
Блажен еси, Христу работав,
и вражию
Какое счастье — жить под сильной охраной, быть уверенным, что ты в полной безопасности, что о тебе заботятся, что тебя любят, что тебя защитят и что никакое зло не коснется твоей души!
Счастливы те дети, которые свое золотое детство проводят под кровом своих любимых родителей. Счастливы те юноши и девы, которые бурную юную пору жизни находятся в среде своих родных и близких людей. И люди средних лет счастливы, если пора их зрелого возраста протекает среди надежных и верных друзей. А как счастлива тихая старость, когда она безопасно и благодатно доживает в скромном родном и теплом уголочке, ожидая заката своих дней… Счастливы все эти люди со своим земным благополучием и удобствами жизни…
Но есть совершенно иное счастье — счастье, далеко превышающее земное благополучие, безмерно полнее и блаженнее объемлющее нашу жизнь. Это счастье — жить под крепкой охраной святыни, под сильной защитой Животворящего Креста. Вот это счастье! Да счастье-то какое! С ним не может сравниться никакое земное богатство, никакое земное благополучие.
Это было очень давно. Но непременно это было. Римский воин Никон — славный герой. Он — любимец матери, один у нее. Всю душу свою она отдала ему, любимому сыну. Но сердце матери неспокойно… Она страдает. Она ночей не спит, молясь о сыне… Никон — язычник. Христианка-мать одного только и хочет, чтобы сын ее Никон стал христианином. И тогда она готова спокойно умереть.
Разразилась страшная война. Несметные полчища варваров, как черные тучи, нахлынули на римлян. Мать провожала своего славного воина на войну. «Никон, сын мой любезный, — говорила она ему, — ты знаешь, сколько слез пролила я за тебя, чтобы ты только был христианином. Но вот ты уходишь на брань, и, может быть, я больше тебя и не увижу. Исполни мою последнюю просьбу. Когда тебе будет угрожать смертельная опасность, огради себя знамением креста, и ты будешь спасен».
…Никон попал в самое пекло войны. И однажды, пробиваясь вперед, он оказался совершенно один среди лютых варваров. Их были сотни, а он — один. Вспомнил тогда Никон совет любимой матери, вспомнил и… первый раз в жизни перекрестился… Вдруг явилась у него неимоверная сила. Он, как лев, стал поражать врагов. Они рвались к нему со всех сторон, пускали стрелы, метали копья, заносили над ним свои смертоносные мечи — Никон был неуязвим. Он разил своих врагов смертельно, и много их тогда полегло вокруг одинокого юного воина. Когда все стихло, Никон ужаснулся. Около него валялись десятки вражиих трупов. Он не мог понять, как это произошло. Сила креста помогла ему! С этой минуты он стал христианином.
Великое счастье жить под силою Креста Христова. Носить его на своей груди от самого дня крещения. Носить его в своем сердце до самой смерти. Благоговейно с верой ограждать себя им.
Как часто мы забываем, что мы — христиане, что на нашей груди, как лучшее из всех украшений, сияет крест! Как часто мы неблагоговейно изображаем на себе знамение креста! Особенно же в минуты опасности, скорби, искушений. Потому мы так часто падаем в борьбе, так много страшимся, «идеже не бе страх» (Пс. 13, 5), бываем немощны и раздражительны, а подчас злы, гневливы, невоздержанны и ленивы, что не прибегаем к силе Животворящего Победного Креста Христова. Правда, мы, люди, живем в миру, среди мирских людей, находимся на службе в совсем недуховной обстановке, едем в поезде среди неверующих людей. Как же тут пользоваться крестным знамением? Можно ли свободно креститься? Можно ли на виду у всех людей показывать свою веру? Можно. И нужно. Господь сказал: «Итак всякого, кто исповедует Меня пред людьми, того исповедую и Я пред Отцем Моим Небесным. А кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф. 10, 32–33).